— Мама, мы не обидимся, — упрашивала Саванна. — Включи телевизор и иди к нам.
— Нет. Пусть отец вначале поздравит вас, а потом смотрит свой ящик хоть всю ночь.
Я забыл про праздник. В моих висках застучала кровь, но я был бессилен что-либо сделать. Я мог лишь оцепенело наблюдать. Отец встал. Думаю, в тот момент он остро сознавал свою отчужденность, но злость уводила его еще дальше от нас. Отец толкнул мать к телевизору, потом дернул за волосы. У матери подогнулись ноги, и она оказалась на коленях. Свет в столовой был погашен, наши испуганные лица освещались лишь язычками именинных свечек.
— Больше не вздумай указывать мне, что я должен делать. Это мой дом, вам всем я лишь позволяю здесь жить. Включай!
— Нет, — упиралась мать.
Отец с силой ткнул ее лицом в экран, и мать только каким-то чудом не разбила стекло кинескопа.
— Нет, — повторила она, не обращая внимания на текущую из ноздрей кровь.
— Мама, включи! — закричал я.
Саванна подбежала к телевизору, и вскоре гостиная вновь наполнилась голосом Эда Салливана.
— Это сделала Саванна, не я, — прошептала мать.
Отец протянул руку и щелкнул выключателем. В пронзительной тишине было что-то невыразимо грустное.
— Лила, я велел тебе включить телевизор, — прорычал отец. — Ты подаешь дурной пример сыновьям. Им нужно усвоить, что женщина обязана уважать мужчину в его доме.
Саванна опять включила. Ручка включения одновременно была и регулятором громкости. Сестра повернула ее больше, чем надо, и теперь Эд Салливан буквально орал. Левой рукой отец ударил свою дочь. Саванна перелетела через кофейный столик, упала на пол и свернулась калачиком.
Мать бросилась к Саванне. Обе, обнявшись, заплакали. Отец медленно двинулся в их сторону. Он уже навис над ними, когда шесть выстрелов из револьвера тридцать восьмого калибра оборвали не только шоу Эда Салливана, но и жизнь телевизора. Пол был усеян осколками и щепками.
Брат стоял на пороге спальни, спокойно перезаряжая револьвер, из дула которого шел дымок.
— Твой ящик сломан, папа. Теперь ничто не мешает тебе спеть «Happy Birthday», — произнес Люк.
Отец повернулся и так же неторопливо направился к Люку. Отцовские глаза сверкали тускловатым звериным блеском. Он и был тогда совершеннейшим зверем, умеющим лишь бить свою самку и потомство. Единственным его чувством оставался бурлящий безудержный гнев, который требовал выхода. Люк перезарядил револьвер, щелкнул барабаном и прицелился отцу в сердце.
— Почему ты так себя ведешь? — продолжил Люк. — Думаешь, если ты взрослый и сильный, тебе можно бить женщин и девочек? Откуда в тебе столько жестокости?
Отец, не обращая внимания на оружие, шел на своего старшего сына. Люк отступал, по-прежнему целясь отцу в грудь. Саванна и мать в ужасе всхлипывали, я вскрикивал; это были единственные звуки праздничного вечера.
Люк не рискнул нажать курок. Отец вывернул ему запястье. Револьвер упал на пол. Отец кулаком двинул Люку по лицу. Брат рухнул на колени, но отец поднял его за волосы и ударил снова.
Я плохо помню, как подскочил к отцу и залез ему на спину. Я только помню, что впился ему зубами в левое ухо. Отец взревел, а я оказался в воздухе и приземлился на плиту. Спрыгнув с нее, я увидел, что мать ногтями впилась в отцовское лицо. Я бросился разнимать родителей. В это время отец хлестнул мать по лицу. Я принялся молотить его в грудь и живот и тут получил сильный удар по голове. Голова закружилась, шум вдруг стал очень громким, а свет — нестерпимо ярким. Надо мной сверкнул кухонный нож, которым мать еще недавно собиралась делить наши торты. Вдруг мне прямо в лицо хлынула струя крови. Я не знал, кто кого порезал и чья эта кровь. Мы с Саванной вопили в два голоса, а мать кричала, чтобы мы бежали прочь из дома. Но мне было не открыть глаз, слипшихся от крови одного из моих родителей.
Люк поволок меня к выходу. Сквозь красную дымку я видел отца. Он пятился к двери родительской спальни, из его правой руки хлестала кровь. Мать стояла с ножом в руке и угрожала отцу, что, если он еще хоть раз посмеет нас тронуть, она всадит этот нож ему в сердце. Люк вытолкнул нас с Саванной во двор и велел направляться к грузовичку.
— Если отец выйдет, прячьтесь в лесу, — добавил он и бросился в дом за матерью.
Мы с сестрой поковыляли к машине, наши голоса сливались в единый вопль страха и боли. Потом я узнал, что Саванна решила, будто отец ножом порезал меня. Ничего удивительного: в тот момент мое лицо напоминало чудовищную красную маску, а руки сошли бы за губки с операционного стола.