— Нет, — твердым, хотя и тихим голосом возразила мать. — Мои мальчики будут натурами тонкими, самыми обаятельными на свете. Вот твой боец, Генри, — добавила она, указывая на Саванну.
— Да, папа. Я боец, — кивнула Саванна. — Всегда могу поколотить Тома. И Люка, если он дерется одной рукой.
— Нет. Ты девочка. Девчонки всегда неженки. Мне драчунья не нужна. Лучше будь ласковой и сладкой, настоящей красоткой на радость своему папочке.
— Не хочу быть ласковой и сладкой, — заявила Саванна.
— Ты и так не ласковая и не сладкая, — вставил я.
Более сильная и проворная, Саванна вдруг с размаху ударила меня в живот. Я заревел и побежал к матери. Та закрыла меня руками.
— Саванна, прекрати задевать Тома, — потребовала она. — Ты вечно его дразнишь.
— Видел? — Саванна горделиво посмотрела на отца. — Я боец.
— Том, мне стыдно за тебя, парень, — произнес отец, не обращая внимания на Саванну и в упор глядя на меня. — Ноешь, когда девчонка-пигалица тебя дубасит. Это отвратительно. Парни никогда не плачут. Никогда, что бы ни случилось.
— Генри, Том — ранимый мальчик, — вступилась за меня мать, теребя мои волосы. — И застенчивый.
— Ах, ранимый, — передразнил ее отец. — По-моему, я не говорил ничего такого, что могло его ранить. Люк на его месте не стал бы нюни распускать. Я порол Люка ремнем, и никогда ни одной слезинки. Он и родился мужчиной. А теперь, Том, дай сестре сдачи. Проучи ее.
— Пусть только попробует. Еще получит, — пообещала Саванна, однако по голосу чувствовалось, что она и сама не рада случившемуся.
— Не надо, Генри, — попыталась остановить его мать. — Это не способ воспитания.
— Воспитывай дочь, Лила, — прорычал отец. — А сыновей оставь мне. Иди сюда, Том.
Я покинул материнские объятия. Пять ярдов по каменистой поверхности Стоун-маунтин показались мне бесконечными. Приблизившись к отцу, я замер.
— Перестань хныкать, младенец, — потребовал он, отчего я заголосил еще сильнее.
— Генри, не надо, — вмешалась мать.
— Прекрати реветь, иначе я дам тебе настоящий повод размазывать слезы.
— Я н-не м-могу, — всхлипывал я.
— Папа, это я виновата! — воскликнула Саванна.
Отец ударил меня по лицу, сбив с ног.
— Я велел тебе перестать реветь, девчонка! — заорал он, нависнув надо мной.
У меня онемело лицо; место отцовского удара пылало огнем. Я уткнулся в камень и разрыдался.
— Генри, отойди от него, — услышал я голос матери.
— Я не намерен слушать твою бабью брехню, Лила, — отрезал отец. — Ты всего-навсего женщина. Так и держи свой поганый рот закрытым, когда я разбираюсь с сыном. Я не лезу, когда ты учишь Саванну. Мне плевать, как ты ее воспитываешь. Мне важно сделать из сопливого мальчишки мужчину. Хуже всего, когда из парня вырастает черт знает кто.
Я поднял голову. Отец тряс мать за плечи. Из ее глаз текли слезы, не столько от боли, сколько от унижения. Никогда я не любил мать так сильно, как в тот момент. Отец стоял ко мне спиной. Я смотрел на него и чувствовал, как в одном из мрачных закоулков моей души рождается ненависть, возвещая о себе исступленными воплями запретного восторга.
— А ну отпусти маму, — потребовал Люк.
Отец и все мы повернулись к Люку и увидели в его руке небольшой разделочный нож, который он нашел в корзине для пикника.
— Люк, дорогой, не надо. Все в порядке, — торопливо проговорила мать.
— Нет, не в порядке. — Большие глаза моего брата пылали гневом. — Отпусти маму и не смей бить моего брата.
Отец поглядел на старшего сына и засмеялся. Я вскочил и бросился к матери, преследуемый отцовским смехом… Всю жизнь я буду бежать от этого издевательского, унижающего смеха, бежать туда, где есть любовь и нежность.
— Что ты задумал, парень? — спросил отец, обходя Люка.
— Люк, пожалуйста, не надо, — причитала Саванна. — Папа тебя накажет.
— Люк, не надо, — следом за ней умоляюще повторила мать. — Папа не сделал мне больно. Он просто пошутил.
— Да, Люк. Я всего лишь пошутил, — согласился отец.
— Ты не пошутил, — возразил Люк. — Ты жестокий.
— Отдай мне нож, пока я не исполосовал тебе задницу ремнем, — потребовал отец.