— Не знаю, с чего вдруг Снорри сказал об этом, — я не врач. Я даже не…
— Он сказал, что ты попытаешься выкрутиться. Он сказал, чтобы ты сделал то же, что тогда, в горах.
Фьорир бесстрашно протянул мне больную руку.
— Давай! — крикнул Снорри с кормы. — Сделай это, Ял!
Я плотно сжал губы от отвращения, без энтузиазма протянул руку и задержал ее в нескольких сантиметрах над раной. Почти сразу же в ладони зародилось тепло, и я резко отдернул руку. Теперь, похоже, было не смухлевать — реакция оказалась мгновенной и даже более сильной, чем на Мигана в Аупах.
— Последнего, с кем я это проделал, Снорри сбросил с утеса минуту спустя.
— Тут море, где ты видишь хоть один утес? Приятно, кстати. Сделай так еще раз.
Фьорир смотрел на меня бесхитростно, как ребенок.
— Вот черт!
Я снова вытянул руку вперед, как можно ближе к гниющей плоти, пытаясь не измазаться. Почти тут же рука начала светиться, словно в ненастный северный день ворвался испепеляющий солнечный свет из пустынь Индуса. Мои кости гудели, тепло нарастало. Ветер стал совсем ледяным, слабость, вызванная рвотой, граничила с полным бессилием — даже держать руку вытянутой казалось геркулесовым подвигом. И вдруг мои руки опустели — ладья закружилась вокруг меня, и я провалился в темноту.
Ведро холодной соленой воды вернуло меня в мир живых.
— Ял? Ял?
— С ним все будет нормально?
Ответ на их языческом наречии.
— …хилые эти южане…
— …похоронить в море.
Потом опять какая-то ерунда на языке северян.
Еще ведро.
— Ял? Ответь мне.
— Если я отвечу, меня перестанут поливать морской водой?
Я держал глаза закрытыми. Хотелось лишь лежать тихо-тихо. Даже шевелить губами было тяжеловато.
— Слава богам!
Снорри помолчал. Я услышал, как поставили тяжелое ведро.
Потом меня оставили сохнуть. Я разлегся на скамейке, пока какая-то особенно большая волна не сбросила меня на дно. Потом я лежал на корме и изредка взывал к Иисусу. Не сказать, чтобы помогло.
К тому моменту как я собрался с силами и сел там, откуда свалился, уже темнело. Фьорир принес мне сушеной рыбы и ячменного пирога, но я мог разве что взглянуть на все это. Желудок все еще съеживался на гребне каждой волны и вовсе не обещал удержать то, что я в него закину.
— Рука лучше! — Фьорир протянул ее в знак доказательства. Рана все еще выглядела жутко, но перестала гнить и явно затягивалась. — Спасибо, Ял!
— Не стоит благодарности, — слабо протянул я. Похоже, парень и правда был неуязвим, покуда жил бедняга Фимм. Надеюсь, он отплатит мне, прикрыв своим неуязвимым телом от опасности.
Солнце село, и Снорри устроился на носу «Икеи», глядя на север; его черные глаза, вне всякого сомнения, искали берег Норсхейма. Силы ко мне не вернулись: более того, с приходом ночи я только ослаб еще больше. Я поел черствого хлеба, запивая его водой, торжественно вернул все это в море и провалился в сон без сновидений.
Ну, то есть он был без сновидений, пока мне не приснились ангелы.
Мне снилось, будто бы занималась заря, а я стоял на холме над полями Вермильона, глядя вниз, на Селин, гибкой змеей устремляющийся к далекому морю. Баракель стоял выше, на самой вершине холма, похожий на фоне неба на статую, неподвижный, покуда лучи восходящего солнца не упали на его плечи.
— Услышь меня, Ялан, сын…
— Сам знаю, чей я сын.
Ангел теперь был настроен куда серьезнее, чем во время предыдущих визитов. Словно он говорил собственным голосом, а не тем, который я придумал для него, когда он был еще на девять десятых плодом моего воображения.
— Скоро придет время, когда тебе понадобится вспомнить, откуда ты родом. Ты плывешь в край саг, в край, где нужны герои и где становятся героями. Тебе понадобится вся твоя смелость.
— Не думаю, что там помогут воспоминания об отце. Добрый кардинал пустился бы наутек, если бы ему преградила дорогу коза. Даже не слишком крупная.
— В природе детей недооценивать силу своих родителей. Время взрослеть, Ялан Кендет.
Он поднял лицо, и я увидел золотые глаза, отражающие рассветные лучи.