Ее темные глаза удивленно расширяются, а затем она, скорчив гримасу, делает ответный жест и спешит мимо нас.
— Твой наряд — мусор! — Я окликаю ее, потому что скорее умру, чем позволю ей оставить за собой последнее слово — или последний средний палец, в данном случае.
Она поворачивает голову и отвечает обманчиво сладким голосом. — Как и твоя техника поцелуя.
Я одариваю ее своей самой ледяной ухмылкой. — Но ты все равно намокла.
— Pas vraiment13, — легкомысленно отвечает она, поворачиваясь ко мне спиной.
— Sale menteuse! 14— кричу я ей вслед.
— Gros bourgeois.15
— Michto!16
— Crapule!17
Она исчезает через двойные двери в ярком свете и музыке. Вслед за ней в коридоре воцаряется тишина. В моей груди бурлит раздражение. Не могу поверить, что последнее слово осталось за ней. Я уже подумываю пойти за ней в клуб и вытащить обратно, чтобы продолжить обмен оскорблениями.
Но взгляд Якова упирается в меня, как в подвешенное лезвие гильотины.
— Значит, с невестой ты уже познакомился, — говорит он.
Трудно не заметить веселья в его голосе, хотя бы в силу того, что Яков обычно так же многословен, как мраморная плита. Я поворачиваю голову, чтобы пронзить его ядовитым взглядом.
— Ты знал?
Он пожимает плечами. — Иначе зачем бы Лука уговаривал тебя трахнуть ее?
— Он не… — Я останавливаюсь. — Чтоб ты сдох!
Яков полуулыбнулся. — Ну, по крайней мере, у тебя встреча закончилась.
— Я ее терпеть не могу, — честно говорю я. — Я уже вижу, что она будет только занозой в моей заднице. Я не хочу иметь с ней ничего общего.
— Я в этом сомневаюсь, — говорит Яков. — Вы, кажется, созданы друг для друга.
Я бросаю на него недоверчивый взгляд. — Ты что, с ума сошел? Ты ее видел? Ты можешь себе представить, что ты ее куда-то поведешь? Она в футболке в клубе, без обуви, без макияжа — что это за образ?
Яков пожимает плечами. — Вид, который привлек твое внимание.
— За то, что он такой нелепый.
— Да какая разница, во что одета девушка? — спрашивает Яков. — Главное, что под ней.
Я мысленно возвращаюсь в гардеробную, скольжу руками по узкому телу, по маленькой груди с острыми сосками. Мой член возбуждается, но я не обращаю на это внимания. Не зря же мы были созданы так, чтобы наш мозг находился так далеко от промежности. Эти двое не столько несовместимые союзники, сколько смертельные враги.
— Не в ее случае, — говорю я Якову. — Поверь мне. Девушки моего типа хорошо одеваются и хорошо выглядят под одеждой.
— Девушки твоего типа тебя даже не интересуют, — говорит Яков, похоже, не впечатленный. — По крайней мере, эта интересна.
— Эту выбрали для меня родители, и я не собираюсь позволять им контролировать, с кем я трахаюсь или провожу время. Мне плевать на ее тело, на ее характер и на все остальное. Она могла бы быть Афродитой, самой богиней любви, и мне все равно было бы наплевать.
Я смотрю на Якова так, словно он — живое воплощение родителей Монкруа и Нишихары и их планов. Но Яков, как всегда, невозмутим. Он пожимает плечами и с мрачной русской беспечностью говорит: — Она мне нравится.
— Ну и забирай ее себе, — говорю я, пренебрежительным жестом продолжая идти к танцполу.
На лице Якова появляется редкая ухмылка. Не обычная кривая полуухмылка, а полноценная, волчья и немного дикая.
— Ты уверен?
Я показываю ему средний палец, как это было с Анаис. — Отвали.
Я сижу в приватной комнате и топлю свои проблемы в ликере Якова, когда дверь распахивается. Я поднимаю голову, ожидая увидеть Эвана, который всегда врывается в заведения, как будто он в середине матча по регби. Но вместо высокого широкоплечего американца передо мной предстает красивая девушка в облегающем золотистом платье, волосы заплетены в косы, которые ниспадают до бедер.
Мое сердце замирает.
Кайана Килберн, принцесса вечеринок Спиркреста, ворвалась в приватную кабинку, выглядя как всегда потрясающе. Ее смуглая кожа блестит на свету, а на запястьях и верхней части рук сверкают золотые браслеты. Она прекрасна, как всегда.
Она выглядит так же прекрасно, как в тот день, когда разбила мне сердце.
Она проходит мимо Луки, который развалился на диване, и встает передо мной, глядя на меня сверху вниз.
— Что ты сказал Анаис?
— Ничего такого, что могло бы тебя волновать.
Может, Кайана и разбила мне сердце, но это не значит, что она может так со мной разговаривать.
— Ну, — говорит она, — Анаис решила уехать, и я полагаю, что в этом виноват ты.