Например, геометрический узор купола, венчающего библиотеку, или замысловатые изгибы кованых ворот, или колючий горизонт, образованный башенками и финтифлюшками Старой усадьбы, а за ними — сосны и ели.
Но сегодня у меня нет настроения делать зарисовки школы. Но цветы сада с их влажными лепестками и пышной мягкостью — это именно те нежные формы, за которыми хочется следить карандашу. Мое сознание изгибается под лепестки, смягчается вместе с ними, становясь упругим и живым.
По мере того как я рисую, заклинание моего карандаша, скользящего по бумаге, приобретает форму. Оно обволакивает меня, мой расцветающий разум, перестраивая мои мысли в соответствии со стеблями, лепестками и пыльниками цветов. Я теряю себя в образах, в завораживающем скольжении карандаша.
Мой карман вибрирует, напугав меня, и посылает карандашную линию по одному цветку. Я достаю из заднего кармана телефон и смотрю на экран. Мое любимое имя в мире высвечивается над фотографией мальчика, держащего в пальцах горсть колючек, похожих на сорванную траву.
Я принимаю звонок и зажимаю телефон между плечом и ухом, изо всех сил стараясь вписать ошибочную линию в свой рисунок.
— Привет, Ноэль.
— Привет, ma petite étoile18. Как дела?
Все напряжение в моем теле исчезает, рассеиваясь внутри меня, как облако пара, выпущенное в холодный воздух.
Голос брата накрывает меня теплой волной облегчения. Все мое тело тает, освобождаясь от напряжения, о котором я даже не подозревала.
— Все... ну, все идет.
— Значит, Англия не оправдывает надежд?
Голос у него легкий. Когда Ноэль волнуется, ты никогда не узнаешь об этом. Когда Ноэль грустит или злится, нужен орлиный глаз, чтобы догадаться. Он мастер скрывать свои эмоции — я научился у него всему.
И мне еще многому предстоит научиться.
— Какой сон? — спрашиваю я, сохраняя голос таким же легким, как у него. — Кому это снится?
— Кто-то должен об этом мечтать. Лондон, город, вдохновивший многих писателей. Север, где началась промышленная революция, дикие болота, где Кэти и Хитклиф любили друг друга слишком пылко. Верно?
— Может быть. — Я улыбаюсь в телефон, хотя он меня не видит. Я улыбаюсь мечтам, которые плетут его слова. — Может быть, чья-то мечта, но не моя.
— Нет, petite étoile. Я знаю, о чем ты мечтаешь. Скоро, обещаю. — Он молчит минуту. — Так... ты уже встретила его?
Я колеблюсь.
— С кем? — спрашиваю я, хотя знаю, кого.
— Наследником Монкруа. — Голос Ноэля дрогнул от фальши. — Мальчик-аристократ с божественными глазами. Незнакомый жених.
— Да. — Я стараюсь говорить спокойно и нейтрально, чтобы Ноэль не догадался о точных обстоятельствах нашей встречи. — Я встречалась с ним.
— А, ты, да? — Я слышу, как он передвигается, как звенят ложки и керамика. Должно быть, в Японии сейчас раннее утро. Я представляю, что Ноэль только что проснулся и носится по квартире, готовит кофе и завтрак, телефон у него на громкой связи. Он не выглядит сонным, но Ноэль всегда был утренним человеком. — Ну как? Какое у тебя впечатление?
Я постукиваю пальцем по подбородку, пытаясь найти хороший способ выразить словами то, что Северин чувствует как человек.
— Ты помнишь Людовика XIV?
Ноэль разразился хохотом. — Le Roi Soleil?19
— Да. — Я киваю и улыбаюсь, хотя он меня не видит. — Представь себе его, и ты, по сути, сможете представить себе Северина Монкруа.
— Когда я думаю о нем, мне на ум приходит только та картина, где он одет как солнце с перьями в волосах.
— Да. — Моя грудь подпрыгивает, когда я испускаю тихий смех. — Именно так. Ты понял.
— Ладно, ладно. — Ноэль контролирует свой смех. — Хорошо. Итак... наследник Монкруа — это что? Зацикленный на себе, жаждущий власти и, надо полагать, немного трахающийся. Примерно так?
— Угу.
— Значит, вы двое не ладите?
Это очень сложный вопрос, и в голове сразу же прокручиваются образы: смех и танцы в калейдоскопических огнях клуба, тело Северина, прижатое к моему, его руки, скользящие под рубашкой, и горячие губы, влажно прижимающиеся к сверхчувствительной коже моей шеи.
Это не те воспоминания, которые я хочу прокручивать в голове, пока мой старший брат разговаривает по телефону. Я качаю головой и отвечаю честно.
— Нет, не совсем.
Смех исчезает из разговора, уносясь вдаль, чтобы смениться более темным течением. В этом потоке, как темные существа под поверхностью, плавают мои печаль и гнев.