Выставка Спиркреста — это большое событие: каждый год жюри выбирает самого талантливого художника, который получает награду и денежный грант. Мне не важен грант, но важна награда и престиж.
Это даст моей маме еще один повод похвастаться перед друзьями, а это самый лучший подарок, который я могу ей сделать.
— Мы будем в тех же парах, что и в прошлый раз, сэр? — откуда-то из класса доносится чопорный акцент Паркера Пемброка.
Уэстон кивает. — Да, мистер Пемброк. Вы будете в паре с мисс Уилкинс.
Я поворачиваюсь, чтобы бросить на Паркера презрительную ухмылку. Он игнорирует меня, но опускает голову, делая вид, что записывает.
Что с ним вообще происходит? Паркер богат и красив (по английским меркам), и я не могу представить, что ему приходится бороться за свидания. Так с чего вдруг такой интерес к Анаис? Она же не красавица. Особенно по сравнению с другими девушками из ее класса.
Конечно, удовлетворение от того, что я наблюдаю за разочарованием Паркера, быстро компенсируется осознанием того, что мой план держаться подальше от Анаис — или от проблемы, которую представляет собой Анаис, как мне нравится думать о ней, — придется отложить.
Если только...
Ничто не заставляет меня делать работу так, как хотят преподаватели. Такое претенциозное философское задание легко превратить в чушь. Если бы преподаватели поставили перед нами задачу сделать тридцать разных снимков друг друга в окрестностях острова Скай, я был бы вынужден встретиться с Анаис. Но при нынешнем положении вещей я могу держать ее на расстоянии вытянутой руки, там, где она должна быть — там, где я должен был держать ее в ту глупую, раздражающую ночь в клубе.
Но мои мысли должно быть читает мой отец, потому что за пару дней до сдачи квартиры я получаю от него сообщение.
Папа: Как успехи у маленькой Нишихара?
Я закатываю глаза. Этот человек пишет мне примерно раз или два в год, когда ему нужно, чтобы я что-то сделал. Я уважаю то, что он не утруждает себя неискренними светскими беседами — эту привычку я унаследовал от него, — но иногда мне хочется, чтобы он не был таким грубым.
Я подумываю оставить его на несколько часов в режиме чтения, но это не тот разговор, который он бросит, и он просто будет висеть у меня над головой, пока мы не закончим его.
Лучше покончить с этим.
Я отправляю ответное сообщение.
Сев: Более или менее.
Он сразу же отвечает.
Папа: Тогда делай больше.
Я вздыхаю.
Сев: Например?
Мой телефон вибрирует, испугав меня. Конечно, он звонит мне. Я не могу притвориться, что у меня нет с собой телефона, поэтому отвечаю.
— Твоя школа прислала мне письмо о поездке в резиденцию, — говорит он, даже не поздоровавшись. — В нем говорится, что тебя поставили в пару с девочкой из художественного отдела. Девочка Нисихара — она ведь художница?.
Для человека, привыкшего ориентироваться в хитросплетениях высшего общества, он может быть так же неуловим, как удар молотком по челюсти.
— Я уже был с ней в паре, папа. Не понимаю, чем мне может помочь то, что я буду с ней в паре на школьной экскурсии.
Он мрачно усмехается.
— Перестань, Сев. Эта помолвка очень важна, она нам нужна. Эта бедная девушка оставила позади всю свою жизнь только для того, чтобы вы двое могли узнать друг друга. Так сделайте это. Узнайте друг друга. Сделай что-нибудь. Ты что, хочешь, чтобы это было что-то средневековое? Два незнакомца и простыня с кровью?
Я хочу сказать, что это и есть средневековье. Неважно, незнакомцы мы или нет. Я могу трахать ее, встречаться с ней, влюбиться в нее — и все равно это будет средневековье.
— Что именно ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил я, не скрывая угрюмости в своем голосе.
— Все, что ты делаешь для того, чтобы девушки ложились с тобой в постель, — огрызается он. — Уверен, что мне не нужно объяснять тебе, как завоевать девушку, Сев.
— Я не собираюсь заставлять ее ложиться со мной в постель, — огрызаюсь я, и жар внезапно поднимается по моему лицу.
— О, ты знаешь, о чем я. Боже, ну и детишки нынче. Поговори с этой чертовой девчонкой, Сев. Это не сложно.
— Точно.
Наступает минута молчания. В голосе отца нет ни напряжения, ни злости. Насколько он понимает, он просто столкнул вместе два неодушевленных предмета, ожидая, что они сделают все остальное. Как ребенок, который сжимает две куклы лицом к лицу и думает, что это означает, что они влюблены.
— Правильно, — повторяю я. — Отлично. Я буду делать то, что ты скажешь. Только не вмешивайся.