— А я им не являюсь.
Она пожимает плечами, как будто ее не нужно убеждать, потому что ей все равно, и возвращается к своему рисунку. Я делаю шаг прямо перед стволом дерева, на котором она сидит, почти закрывая пространство между нами.
— Ты меня избегаешь?
Она поднимает глаза. — Нет. А что?
Потому что тебя нигде нет. Потому что ты, похоже, не хочешь провести ни секунды в моем обществе.
Мои мысли звучат так громко, что я почти боюсь, что она их услышит.
Теперь я думаю о том, что Анаис, похоже, вообще не хочет проводить время с кем-либо. Если не считать того вечера, когда она пришла в клуб с Каяной Килберн и другими, я никогда не видел, чтобы она проводила время с кем-то в Спиркресте. Я никогда не видел ее с однокурсниками или на вечеринках в кампусе.
Как кто-то может быть счастлив при такой жизни? Неужели ей не бывает одиноко? Одиночество в окружении людей — это хуже, чем одиночество, это одна из самых страшных вещей, которые я могу себе представить. И, тем не менее, похоже, что это ее нисколько не беспокоит.
— В какой же момент ты собиралась работать над этим дурацким заданием? — спрашиваю я.
Она пожимает плечами. — Когда захочешь.
— Сейчас.
— Хорошо, почему бы и нет? — Она протягивает мне свой этюдник. — Я рисую часовню, которую ты только что сфотографировал. Мы можем сравнить работы, если хочешь.
— А что тут сравнивать? — Я ухмыляюсь. — Задание — "Истина" — фотография всегда будет точнее, чем рисунок. Даже если это дебаты, а не конкурс, фотография все равно наиболее правдива — так будет всегда.
— Задание — "Алетейя", — говорит она. — Не совсем то же самое, что "Истина".
Значит, она пила "крутую кислоту" Уэстона? Художники такие претенциозные. Хотя я не знаю, почему это должно меня удивлять: Анаис — наследница миллиардера в поношенных кроссовках и уродливой одежде, считающая себя не принадлежащей к буржуазии, которую она так открыто презирает.
Какой бы неземной она ни казалась, она такая же претенциозная, как и все остальные девочки из ее художественного класса.
— Хорошо, — говорю я, подавляя вздох. — Итак, Алетейя — что там сказал немец? Разоблачение?
— Хайдеггер25. Да, раскрытие, но также и сокрытие. Неприкрытость.
— О, и это все? — Я закатываю глаза и просматриваю фотоаппарат на предмет только что сделанных снимков. Повернув камеру, я показываю ей монитор. — Ну, давай, посмотри.
Она так и делает. Наклонившись вперед, она заправляет волосы за ухо и берет камеру в одну руку, нажимая на кнопку, чтобы просмотреть фотографии. Фотоаппарат по-прежнему висит у меня на шее на ремешке, а она так близко, что я чувствую ее запах. Сирень, солнце и этот химический запах кунжута.
Я наблюдаю за ней, пока она смотрит на фотографию. У нее красивые глаза и тонкие черты лица. Меня осеняет внезапная и навязчивая мысль, что если бы у Анаис был стиль — если бы она красилась, одевалась, делала прически — она могла бы быть в моем вкусе. Может быть, именно поэтому я так сильно хочу, чтобы она кончила.
Выхватив из ее рук фотоаппарат, я отшатываюсь от нее.
Вот почему я никогда не должен думать своим членом.
Потому что мой член глуп и, в последнее время, намерен привести меня к катастрофе.
Глава 15
Погоня
Анаис
Это, пожалуй, самое удивительное открытие, которое я сделала после отъезда из Франции: Северин Монкруа на самом деле талантлив.
До приезда в Спиркрест я представляла себе Северина как богатого, пустоголового плейбоя. Такой парень, который делает бутылки Moët и толстый Rolex своей личностью и использует эту личность, чтобы окружить себя поклонниками и подхалимами.
И он, в некотором роде, таковым и является. Но его фотографии — это откровение, подобное осознанию того, что у гладкого драгоценного камня есть грани.
Его фотографии отличаются хорошим композиционным чутьем и предпочтением к многолюдным, угрюмым снимкам. Его стиль очень похож на него самого: показной, почти угрюмый, излишне эмоциональный. Я ничего не говорю ему об этом, разглядывая его работы, но он вдруг выхватывает у меня из рук фотоаппарат.
— Ну что? — Он смотрит на меня так, как будто я только что смертельно
оскорбила его. — Ну и что ты думаешь?
Я киваю. — Это хорошие снимки.
— Достаточно раскрытия для тебя? — В его тоне сквозит насмешка.
— То, что вы запечатлели то, что можете видеть, не означает, что вы запечатлели то, что есть на самом деле.
— Что это вообще значит? — Он выхватывает у меня из рук этюдник и пристально смотрит на мой рисунок. — На что, черт возьми, я смотрю?