Она разрушена до неузнаваемости. Краска размазана, холст поцарапан и пропитан влагой. Мечтательное лицо Сева — неузнаваемое пятно. Мои последние изменения исчезли.
Как ему вообще удалось нанести такой ущерб?
Я издаю вздох, который почти похож на смех. Конечно, Сев пытался уничтожить мою картину. Он знает меня больше, чем я ему доверяю. Ирония горько-сладкая.
— Это не имеет значения. — Я беру холст из его рук. У меня щиплет глаза. — Я все равно прощаю тебя. Все в порядке. Я... я закрашу это.
— Ты сказала, что это Алетейя — помнишь? — Его голос дрожит. — Ты сказала, что написала правду о том, что чувствовала той ночью.
— Да.
— Как ты собираешься закрасить это?
— Я нарисую что-нибудь другое.
— А как же та ночь? Того момента? Правда о нем, о том, что ты тогда почувствовала?
— А что?
Его глаза становятся жалкими, почти умоляющими.
— Значит, все прошло? — Его голос жалок. — Полностью уничтожено? Как и картина?
Я качаю головой.
— Конечно, нет, идиот. Эта картина заняла у меня несколько часов. Я вложила в нее столько труда и заботы. Если ты чувствуешь себя плохо из-за этого, то хорошо. Так и должно быть. — Его черты лица тают от грусти, и мне почти приходится подавлять желание рассмеяться. — Ты зря потратил время и краски, Сев. Ты должен мне новую коробку акриловых красок. Но что бы ни случилось той ночью, это произошло, и ничто не может этого отнять. Я не жалею об этом. Я ни о чем не жалею.
Я беру испорченную картину из его рук и аккуратно откладываю ее в сторону. Какое-то время мы просто смотрим друг на друга. Я рассказала ему обо всем, что чувствую, и мне странно... легко. Свободно. Как будто я снова могу дышать.
А он выглядит еще более страдающим, чем раньше.
— Я пришел сюда, чтобы извиниться перед тобой, — говорит он мне.
— И я простила тебя.
— Хорошо, — говорит он.
Он ждет. Мы находимся всего в нескольких шагах друг от друга, но пространство между нами простирается настолько широко, что может поглотить планеты, звезды, галактики.
— Я думал, ты будешь на меня сердиться, — говорит он наконец.
— Ну, я не сержусь.
— Тогда почему я не чувствую себя лучше? — Его голос срывается.
— Потому что прощение — это не искупление, Сев.
— Я не знаю, как я могу искупить свою вину, но я сделаю все, что в моих силах, я… — Он вздыхает и заглядывает мне в глаза. Его голос срывается на страдальческое бормотание. — Я сделаю все для тебя, Анаис.
Моя грудь сжимается, и ощущение легкости внезапно исчезает.
— Даже если это что-то, чего ты не хочешь делать? — спрашиваю я, сжимая горло.
— Например?
— Например, отпустить меня.
Он делает шаг ко мне. — Анаис. Trésor, я...
Он открывает рот, и из кармана его пиджака доносится громкое жужжание, от которого мы оба пугаемся.
— Черт! — восклицает он, его голос груб. Он достает телефон из кармана. — Ах, Putain, черт, мне нужно идти, Анаис, мои родители пришли на встречу с... Черт, я тоже опаздываю. Прости, Анаис, мне очень жаль. Но я... я вернусь!
Он бежит к двери, распахивает ее, останавливается.
Затем, со свойственной ему импульсивностью, бежит обратно ко мне. Он хватает мою голову обеими руками и целует меня в губы. Он отпускает меня и выбегает, оставляя после себя лишь тишину, смятение и мое бешено бьющееся сердце.
Глава 35
Исповедь
Северен
Когда я вхожу в небольшой атриум перед офисом мистера Эмброуза, мои родители выглядят так, что едва сдерживаемая ярость накаляется.
Мой отец, Конте Сильвен де Монкруа, одет в безупречный костюм, его серебристые волосы зачесаны назад. Рядом с ним моя мать, принцесса Лайла Нассири, одета с ног до головы в Alexander McQueen. Они оба одеты в черное, как будто идут на похороны.
Мои похороны.
— Застегни рубашку и поправь пиджак, — говорит мой отец, как только я останавливаюсь перед ними.
Я делаю то, что он говорит, и говорю, пытаясь перевести дыхание. — Простите, я не уследил за временем. Мне нужно было кое-что сделать.
— Репутация человека хороша лишь настолько, насколько хороши его манеры, — сурово говорит мой отец, окидывая меня взглядом. — Когда ты в последний раз стригся?
Я откидываю волосы назад и бросаю на него взгляд. — Да, да, да. Стригся, папа.
Мама берет мою руку и сжимает ее. — Je suis contente de te voir, mais très déçue aussi.43
— Je sais, je sais, mais...44