Серафина Розенталь, которая всегда так отчаянно пыталась найти кого-то, кто соответствовал бы ее статусу, теперь, судя по всему, счастливо встречается с каким-то парнем из местного городка. Парень без денег, без имени, без статуса. Но она выглядит счастливой — счастливее, чем я ее когда-либо видел.
Кайана, которая всегда так старалась не попадаться на глаза на вечеринках и развлечениях, почти каждый день проводит в библиотеке. Я слышала, что она получила письма о приеме в Оксфорд и Кембридж.
Эван тоже почти все время учится. Раньше его никогда не волновали результаты — он всегда знал, что в итоге будет работать вместе с родителями. Но теперь бывшую звезду спорта не увидишь без книги в руках. Он ходит за Софи Саттон по пятам, как влюбленный щенок, и напряжение между ними, откровенно говоря, становится просто неловким.
Я не могу винить их за то, что они изменились. Я тоже изменился. То, чего, как мне казалось, я хотел, никогда не делало меня счастливым. Вечеринки, выпивка, случайный секс... это было весело, но никогда не было чем-то большим.
Что касается любви, то я больше не уверен, что это яд.
Я даже не уверен, что любил до этого момента.
Потому что это чувство отличается от всего, что я когда-либо испытывал раньше.
Я сижу совершенно неподвижно в лучах солнца, а Анаис сидит напротив меня. Мы оба на полу, как чудаки. Анаис одета в мешковатый белый комбинезон, почти полностью измазанный краской. Ее ноги и руки обнажены, солнечный свет ласкает ее кожу.
С книгами на коленях я попеременно готовлюсь к предстоящим экзаменам и украдкой поглядываю на нее. Я пытаюсь отодвинуться подальше, чтобы не отвлекаться, но она громко говорит.
— Не двигайся, — огрызается она.
— Я и не двигалась! — протестую я.
Она сужает глаза. — У тебя был подозрительный вид.
— Потрясенный в смысле подозрительный или потрясенный в смысле собирающийся сместиться?
— Ты идиот. — Она смеется. — Твое чувство юмора со временем становится все хуже.
— По крайней мере, у меня оно есть. — Я слегка качаю головой. — Не моя вина, что ты не умеешь шутить.
— Единственная шутка здесь — это то, как плохо ты умеешь сохранять спокойствие, — бормочет она, наклоняясь к своему холсту так близко, что ее лицо исчезает за ним.
— Знаешь, что идеально для этого подходит? — спрашиваю я. — Фотография.
— Фотография не передаст того, что я пытаюсь запечатлеть, — отвечает она. — Мы уже говорили об этом раньше.
— Что ты пытаешься запечатлеть? — Я пошевелил плечом, поморщившись. — Судороги и дискомфорт?
— Какой же ты избалованный, изнеженный маленький принц, — говорит она, глядя на меня поверх своего холста.
— Конечно. — Настала моя очередь пробормотать. — Ты продолжаешь притворяться, что не просто пытаешься наказать меня.
— Ты заслуживаешь наказания.
— Накажи меня по-другому.
Она смеется. — Ты хочешь.
— Я хочу.
Однажды вечером мы сидим в галерее. Пока Анаис рисует, я прорабатываю на телефоне вопросы для практического экзамена. Время от времени я украдкой наблюдаю за ней, за ее задумчивым выражением лица и сосредоточенным взглядом. Потом Анаис вдруг заговорила.
— Ты должен был написать мне, пока тебя исключали.
Я поднимаю глаза, застигнутая врасплох. — Почему?
— Потому что ты собирался что-то сказать перед встречей, но так и не сказал.
— Я хотел написать тебе, — признаю я.
— Почему ты этого не сделала?
Она не смотрит на меня. Вместо этого она смешивает краски на своей палитре, ее взгляд сосредоточен на кончике ножа для рисования.
— Потому что, — честно отвечаю я, — я боялся и нервничал. Я не знал, что сказать. И я не был уверен, что ты хочешь, чтобы я тебе написал.
— Ты всегда можешь написать мне, — говорит она, поднимая глаза. Ее взгляд прямой и честный. — Я хочу, чтобы ты это сделал. Так что тебе никогда не нужно беспокоиться об этом.
Снова наступает тишина. За окнами галереи, от пола до потолка, наступила ночь. Окна превратились в черное зеркало, отражающее длинную комнату. Свет возле дверей горит, но в остальной части галереи — нет. Все тускло и спокойно.
— Ты должна была сказать мне, что мальчик из твоего этюдника — твой брат, — говорю я через некоторое время. — В тот раз в лесу.
— Ты не спросил.
— Спрашивал.
— Ты спрашивал, но не хотел знать. Ты хотел сражаться — помнишь?
— Я хотел поиграть.
— Ты хотел поцеловать меня, но ты был слишком труслив, чтобы просто спросить.