Стернс, казалось, обдумывал приглашение.
- Кингсли… - он кивнул, и Кингсли напрягся от того, как прозвучало его имя из уст белокурого пианиста, который, казалось, владел этой школой.
- Эта школа была моим спасением. Я был бы признателен, если ты, хотя бы делал вид, что проявляешь немного уважения.
Стернс повернулся и начал выходить из комнаты.
- Merci, - сказал Кингсли, прежде чем он ушел.- Спасибо.
- За что? - спросил Стернс возле двери.
- За Равеля, сегодня. Mon père aimait Ravel.
Только на мгновение Стернс остановил свой взгляд на нем. Кингсли хотел уклониться от его проницательного взгляда, но стоял как завороженный, не моргая, не в силах отвести глаз.
- Aimait? Твой отец мертв?
Кингсли кивнул.
- Etmaman. Железнодорожная катастрофа в прошлом мае. Ты красиво играешь на фортепиано. Никогда не слышал Равеля в таком исполнении прежде.
Стернс вернулся в комнату и встал перед ним. Кингсли снова почувствовал его взгляд на своем лице и вдруг неожиданно осознал, что стесняется.
Стесняется? В шестнадцать лет Кингсли уже переспал почти с пятьюдесятью девушками. Нет, не только девушками, но и женщинами тоже. Даже с женой делового партнера своего покойного отца.
- Я был назван Маркусом Стернсом, - наконец сказал Стернс. – Но никто и никогда не называет меня Маркус.
- Почему нет?
- Потому что Маркус – имя моего отца, а я не сын своего отца.
Он произносил слова нарочито медленно, не спеша, как будто высказывая угрозу, а не просто информацию.
- Могу ли я называть тебя как-то иначе, не Стернс? Это звучит очень официально.
Стернс, казалось, обдумывал вопрос.
- Возможно, когда-нибудь.
- Есть еще что-то, что я должен знать? - спросил Кингсли, напуганный его присутствием, но по неизвестной причине, все же не желающий его отпускать.
Стернс затих и посмотрел на чемодан Кингсли у подножия кровати.
- Твоя кровать рядом с моей, - сказал он, наконец.
Руки Кингсли задрожали при упоминании о таком маленьком расстоянии между их кроватями. Он не знал, почему он реагировал на этого молодого человека так, как он реагировал только на красивую девушку. Он не мог перестать пялиться на него, не мог прекратить задаваться вопросом, какие тайны тот хранил, и что он хотел бы услышать те тайны, шепотом через подушку, ночью.
- Как оказалось, что ты спишь так далеко от камина?
- По собственному желанию. Мне и так достаточно тепло. Небольшой совет, - сказал Стернс, поворачиваясь и впиваясь взглядом в Кингсли, - не буди меня ночью.
Кингсли расхохотался.
- Что? Ты убьешь меня?
Стернс развернулся и направился к двери снова.
- Или хуже.
*Устав Святого Бенедикта — книга заповедей, написанных святым Бенедиктом Нурсийским (480-547 гг.), на протяжении полутора тысяч лет своего существования книга стала значительным проводником для западного христианства, жившего в монашеской общине. Суть Устава Святого Бенедикта суммируется в девизе Бенедиктинской Конфедерации: pax («мир») и традиционного ora et labora («молись и трудись»).
Глава 5
Север
Настоящее
Кингсли взял веревку и связал ее скользящим узлом. Девушка с опаской наблюдала за тем, как он надел петлю ей на шею, и позволил узлу свободно покоиться на ее горле.
- Это простая игра, chèrie.
Он сделал виток вокруг ее тела и удовлетворенно кивнул.
Милая девушка. Двадцать девять лет. Голубые глаза. Инструктор по йоге или что-нибудь столь же глупое. Сегодня вечером он согнет ее пополам, и она будет благодарна ему после.
- Один конец веревки вокруг твоей шеи. А другой…
Он постучал ее под коленом, пока она не подняла ногу как хорошо обученный выставочный пони. Взяв ее за голень, он поднял и закрепил петлей вокруг нее другой конец веревки.
- Закрепим là (прим. здесь), на твоей прекрасной, точеной щиколотке. Ты говоришь, что можешь удерживать некоторые позы йоги в течение нескольких часов. Давай посмотрим, как долго ты сможешь держать поднятой свою согнутую ногу, пока я буду трахать тебя в задницу. Нога начинает опускаться… ты начинаешь задыхаться. Просто. Oui?
Ее зрачки расширились, и она громко сглотнула.
- Oui, monsieur, - прошептала она.
- Bon. Теперь позволь я немного затяну вот здесь.
Кингсли привязал ее запястья к столбику кровати перед ней и укоротил веревку, соединяющую ее шею и лодыжку на несколько дюймов. Пока он мог сказать, что ей по-настоящему было чем гордиться. Ее согнутая нога оставалась высоко поднятой, и дыханию ничего не препятствовало. Конечно, как только он начнет ее трахать, она неминуемо потеряет концентрацию. Да, он любил эту игру.