- Ты отдаешь ее мне, помнишь? Я единственный, кто разделит ее с тобой.
- Конечно. Прости меня. Она станет твоей, и ты разделишь ее со мной, потому что ни одного мужчины, никогда не будет достаточно для такой девушки, как она. И мы трое станем новой несвятой троицей.
- Да поможет нам Бог.
- Он должен помочь, с такой девушкой, как эта.
- Звучит идеально.
- Она будет столь же совершенна, как и мы.
- Бедная девочка. Что я должен дать тебе в обмен на такой подарок? - спросил Сорен, забирая руку Кингсли со своей шеи и расположив ее на своем животе.
- Rien… ничего. У меня есть все, чего я хочу.
- Это не правда. Ты говорил раньше, как скучал по своей сестре.
Кингсли сел и посмотрел на Сорена.
- Oui. Mais она не может себе позволить приехать. Ни у нее, ни у меня нет денег.
Сорен поднял брови и одарил Кингсли высокомерной полуулыбкой, которая заставила его желудок рухнуть в пах.
- У меня есть.
Глава 26
Север
Настоящее
Кингсли битый час простоял в душе, позволяя горячей воде и пару, успокоить его ноющее тело. Этого было ему недостаточно. Он либо должен сдаться и отмокать в ванне или глотать коктейль из викодина и водки. Или то и другое.
И то и другое.
Он хотел этой боли, молил об этой боли, напомнил он себе. В течение тридцати лет он жаждал этой боли, как голодный человек жаждет пищи. И сегодня он был накормлен этой болью, пир боли настолько щедрый, что он чуть не подавился ею.
Глядя под ноги, Кингсли увидел, как вода превращается из красной в розовую, а затем снова прозрачную. Сорен был особенно тщательным с ним сегодняшней ночью. Его бедная Элеонор, она на самом деле понятия не имела, на какой уровень жестокости был способен ее возлюбленный. Сорен держал себя в узде с ней. Ему приходилось. В ней было всего метр шестьдесят и пятьдесят килограмм, в лучшем случае, за что она и получила свое прозвище Малышка. На пике своей карьеры в качестве Госпожи, она была обманчиво сильной. Он сделал ее сильной. Маленькой девочке, как она, приходилось быть сильной, если она хотела конкурировать с другими, более физически подготовленными Доминантрикс на рынке. То, чего ей не хватало в росте и весе, она восполняла силой и незаурядной порочностью. Другие ее рода игнорировали темные фантазии своих клиентов, лежавших у их ног. Если Нора артачилась, она никогда не подавала виду. Она только улыбалась и говорила: Ясделаю это, если ты будешь хорошим мальчиком. И все они были хорошими мальчиками, если достаточно платили.
Но никакие персональные тренировки не могли изменить тот факт, что Нора Сатерлин была женщиной хрупкой. Во всяком случае, в сравнении с ним. И когда Сорен сдался, в конце концов, и избил Кингсли, он совсем не сдерживался.
Кинг выключил воду и взял свое самое мягкое, самое нежное полотенце. Даже оно ощущалось, как подсоленная наждачная бумага на саднящей, кровоточащей, покрытой рубцами спине. Может быть, ему просто стоит лечь мокрым и спать на животе. Но лежать на животе будет также, своего рода, проблемой. Кингсли посмотрел вниз на переднюю часть своего тела.
- Боже мой…, - выдохнул он, увидев множество синяков – то, во что превратились его живот и бедра. Господи, даже его…
Волна головокружения захлестнула Кингсли, пока он изучал свое растерзанное тело. Рубцы и следы укусов были наименьшей его заботой. Он видел, как его ротвейлеры атаковали злоумышленника, для которого все закончилось менее жестоко, чем для него сейчас. На то, чтобы худшие из ушибов зажили, уйдет несколько недель. Они покрывали его тело глубокими черными завитками, делая его кожу от шеи до колена словно мраморной. Он боялся спать. Он знал, что завтра утром едва сможет двигаться. Сорен истерзал его больше, чем той ночью, когда он впервые взял свою Малышку к себе в постель. Кингсли ухаживал за двадцатилетней Норой в течение недели после того, прикладывая лед к ее ушибам, втирая мазь в ее рубцы, вынимая осколки стекла из ее ног и перевязывая ее кровоточащую кожу. Она не плакала. Ни разу. Даже когда проснулась, истекая кровью. Больше чем не плакала, проклятая девчонка даже улыбнулась. Улыбнулась так, как может только влюбленная женщина. Кингсли ненавидел ее за это, за то, что не пролила ни единой слезинки, независимо от того, насколько пострадала. Сорен сломил ее тело в ту ночь, когда она потеряла свою девственность с ним, но он не сломил ее дух. И Кингсли вынужден был уважать ее за это, независимо от того, насколько он завидовал ее ранам, нанесенным Сореном.
Но теперь эти раны принадлежали ему.