Юлька стоит возле окна, нахохлившись. Она понимает, что я права, хоть ей и хочется выплеснуть собственную обиду на мужчин. Она качает головой, а потом с тихим вздохом все же признается.
— Ты права. Я просто после собственного козлины-мудачины всех разведенных мужиков такими считаю.
У Юльки своя проблема. Свое горе. Плаканное-переплаканное. Но так до конца и не выплаканное.
— Прости, солнце. Я не хотела затрагивать эту тему. Знаю, она для тебя болезненная, — подружка снова садится и принимается крутить в руках чашку с остывшим чаем, виновато пряча глаза.
Да, болезненная. И тем более остро воспринимается тот факт, что новая жена моего бывшего мужа родила ему дочку чуть ли не через девять месяцев после его ухода от меня. Чудесную красотку с глазами цвета грозового неба, как у папы, и огненными рыжими кудряшками, как у ее мамы. Я видела ее фотку. Случайно подсмотрела на его телефоне, когда он заглядывал ко мне поздравить с Восьмым марта.
А я так и не смогла. Родить не смогла.
— Да и для тебя тоже, Жоли. Давай не будем о грустном, а? И так хандра. Ненавижу ноябрь. Светает поздно, темнеет рано, дождь меняется на ветер и обратно. Только и хорошего, что мечтать о праздновании Нового года.
— Угу. И о том, на какие шиши купить подарок ребенку от Деда Мороза и как этот самый Новый год отметить весело и сытно на имеющиеся копейки.
— Ма-а-м, а включи новый мультик, пожалуйста. Мне Лунтик уже сильно надоел, — заглядывает в кухню вихрастая головенка. Это наша Мышка, Юлина дочка, моя крестница. Пока единственный ребенок, которого я могу назвать своей дочкой. Пусть и только крестной. Но все же дочкой.
— Конечно, Мышоночек. Сейчас включу. Кого будешь смотреть?
— Хочу Машу с Медведем.
— Лапулик, ну ты же его каждый смотришь. Неужели не надоело?
— А они мне нравятся. Они добрые. И Мишка добрый, хоть и хочет иногда казаться злым. Но он не злой, его все-все звери в лесу любят, потому что он всем помогает. А та медведица глупая, которая за него взамуж не хотит.
— Не хочет, Мышонок. Надо говорит “не хочет”, а не “не хотит”, — поправляет малышку Юля, теребя пушистую растрепанную косицу. — И не “взамуж”, а просто “замуж”. Пойдем, я включу.
Пока Юля ищет заказанный дочерью мультфильм, я споласкиваю опустевшие чашки и снова ставлю их на стол. Включаю чайник и заглядываю в холодильник — где-то у меня должен быть йогурт, я его специально покупала, зная, что Юля с Верочкой придут в гости с ночевкой. Лучше достать его сейчас, чтобы ребенку не холодный давать, ей как раз через полчасика захочется перекусить перед сном.
Через пару минут подруга возвращается в кухню, а в комнате уже слышится заливистый детский смех. Права Верочка, мультик и правда замечательный — веселый и милый, как раз для малышей, еще не потерявших веру в доброту окружающих людей.
— Слушай, может, ты все-таки сдашь этот дом в аренду?
— Лиз, ты думаешь, я не пробовала? Купить хотят, а в аренду он слишком дорого получается. А продешевить… Знаешь, какие арендаторы нынче? Пару месяцев поживут, а уделают так, что ремонт весь с нуля за ними делать надо будет.
— Ну, если все равно продавать придется, то какая разница?
— Лиз, я еще не потеряла надежду отстоять его. Я поэтому даже и не живу в нем. Как примета какая-то, что ли. Если сохраню его для дочки, значит, все у меня наладится. Эй, это что за звук? — прислушивается Юля к непонятному ворчанию из коридора.
— Это мой телефон. Странно. Уже поздновато для звонков.
Я выхожу из кухни, судорожно оглядываясь в поисках неуловимого гаджета. Вечно я забываю вытащить его то из кармана, то из сумки. Да и, собственно, не настолько он мне и нужен под рукой. В соцсетях я не зависаю, бурную переписку ни с кем не веду. С тетей и дядей созваниваюсь по утрам, а Данил обычно звонит перед выходными, чтобы узнать, не нужна ли помощь.
Я достаю настойчиво пиликающий телефон из кармана пуховика и с удивлением вижу, что звонит моя Гавриловна. Очень странно. И тревожно. В это время она обычно уже спит. Она ранняя пташка. Подскакивает в любое время года в пять утра, а в восемь вечера ее уже кантовать нельзя, иначе потом до утра не уснет. Тот еще жаворонок.
— Алло?
— Алё, Лизок, беда-а-а, ой беда-а-а, детка, — громко завывает в трубку еще одна моя “подружка”.
— Анфиса Гавриловна, миленькая, что случилось? Тебе плохо? Скорую надо вызвать?
— Ой, детка-а-а, у Его Высочества приступ! — причитает Гавриловна, закашливаясь. — Ой, помрет мой сыночек, Лизок!