Опершись локтем на подлокотник дивана, Джой опустила подбородок на руку.
– То, как луна и звезды освещают ночное небо, бесподобно. Дома… – она моргнула, внезапно смутившись. С секунду она попыталась вернуть себе ход мысли, но что бы ни собиралась сказать до этого, оно разлетелось подобно развеянному ветром снегу. – Вижу, ты уделил этому много внимания, – сказала она, наконец, с улыбкой глядя ему в глаза. – Так бы в точности поступила и я, если бы… если бы знала.
Люк поднялся на ноги, передвинувшись к очагу, чтобы посмотреть на огонь.
– Когда я впервые начал изучать, кем являюсь – сразу после смерти моей матери – я был слишком изолирован, чтобы понять все изменения, – он резко засмеялся. – Слишком много вещей произошли слишком быстро. Я потерял мать, нашел Валь–Каше и… научился трансформироваться – все в один кратчайший промежуток времени. Я знал, что должен скрывать от других детей в школе, кто я есть на самом деле, хотя бывали случаи, когда я испытывал крайнее искушение трансформироваться прямо посередине класса и поохотиться в комнате за несколькими хулиганами.
Джой рассмеялась, представив себе подобную сцену, и улыбка Люка стала менее напряженной, пока он смотрел на нее.
– Спустя примерно шесть месяцев после смерти матери в кинотеатре Ист–Форка показывали несколько старых кинофильмов. Одним из которых был «Человек–волк».
– Тот, что с Лоном Чейни–младшим? – спросила Джой.
– Да. И, конечно, я должен был посмотреть его, полагая, что смогу что–нибудь узнать. Я много дней изводил Алана, чтобы он взял меня в Ист–Форк.
– Дай угадаю, – усмехаясь, сказала Джой. – Он продолжал твердить: «Нет», но ты не оставил его в покое, пока не добился своего.
Люк выгнул темную бровь.
– Я обычно так и поступаю.
В его голосе неожиданно прозвучали зловещие нотки, заставив Джой покачать головой.
– Алан, наконец, нашел время взять меня на дневной сеанс. Я не забыл свое чувство ошеломления от увиденного на экране. Я не знал смеяться мне или плакать от обиды. Даже тогда я знал достаточно, чтобы понять, насколько они исказили наш образ.
– Ты не смотрел на это, как на проклятие, – сказала она тихо, скорее утверждая, нежели спрашивая.
– На свою сущность? – Люк покачал головой. – Нет. Даже несмотря на то, что это убило мою мать, – он быстро отвернулся так, чтобы она не могла увидеть его глаза. – Даже тогда, когда я не понимал этого, оно было для меня чудом. Но после того, как я посмотрел кино, у меня появилось страстное желание узнать больше. Узнать правду о себе. Тем вечером, когда мы вернулись в город, я попытался заставить себя стать тем, кого я увидел.
Джой начала.
– Настоящим оборотнем? Тот, который?..
– Не человек, не волк, а что–то промежуточное? Да, – заметно вздрогнув, он снова оглянулся к ней. – Это не было приятно.
– Значит, ты не можешь принять эту форму – ту, на которой, кажется, зациклены все легенды?
– Это возможно, – признал он, приподнимая верхнюю губу, – но я никогда не захочу попробовать это снова. Это было чрезвычайно болезненно. Неестественно. Это был мой первый настоящий урок.
«Неестественно». Джой проанализировала это слово.
– Быть таким, какой ты есть, – сказала она, наконец, – это естественно. Это – часть узора бытия.
Его глаза заблестели, благодаря ее пониманию.
– Мы живем в пределах этого узора столько, сколько можем, – внезапно зеленое золото его взгляда потемнело до затерто–медного. – С каждым годом это становится все труднее и труднее. Когда я стал достаточно взрослым, чтобы воспользоваться отложенными для меня отцом деньгами, я купил столько земли, сколько было возможно, столько акров, насколько хватило денег. Чтобы защитить дикие земли моих людей и тех истинных волков, которым принадлежала эта земля до нас.
Джой закрыла глаза, слишком много мыслей и эмоций теснились внутри нее. В течение долгого момента стояла тишина, а потом диван прогнулся под весом Люка, севшего рядом, и его руки привлекли ее к нему. Его присутствие и теплота расчистили сумбурную круговерть в ее голове, и она открыла глаза навстречу серебряному сиянию луны, прокладывавшему блестящую тропинку из близлежащего окна, вытягивая воздушную паутинку света.
Связь между ними становилась все сильнее и сильней, пока зима возводила почти непроницаемые стены, укрывающие хижину от мира и времени, засыпанные снегом деревья стали брусьями сладкой клетки, из которой у Джой не было никакого желания бежать.