Вагон мягко вздрогнул, качнулся и едва заметно отплыл от вокзала. Джемма смотрела, вспоминая, как давно, в детстве, они с мамой уезжали на юг — отец провожал их, шел по перрону и мягко махал рукой. Воспоминание было похоже на сон — добрый, тихий, который давно забылся, а теперь вдруг вспомнился…
Поезд набирал скорость. Дэвин спал. В дверь легонько постучали, и слуга вкатил столик с накрытым обедом. Только теперь, посмотрев на фарфоровую супницу с ароматным свекольником и большое блюдо с жареной курицей в окружении овощей, Джемма поняла, насколько проголодалась.
— Дэвин, — негромко позвала она, — будешь обедать?
Он не откликнулся. Во сне его лицо по-прежнему было усталым и строгим, и Джемма вдруг подумала о своем новоиспеченном муже с искренней жалостью и пониманием. Он рисковал жизнью, чтобы спасти город, — а его вышвырнули, едва он пришел в себя. Он сделал своей законной женой девчонку, которую знал всего пару дней, — и поступил так, чтобы защитить ее.
Джемме захотелось плакать.
— Что там? — услышала она шепот.
Дэвин открыл глаза, и его взгляд был спокойным и живым.
— Свекольник и курица, — ответила Джемма. — Как ты себя чувствуешь?
— Лучше, — улыбнулся Дэвин и попробовал сесть. Джемма бросилась было ему на помощь, но он остановил ее предупреждающим жестом.
— Я сам, — сказал Дэвин и, сумев-таки сесть, откинулся на подушку. — Давно мы едем?
— Четверть часа. — Джемма подкатила к кровати столик с едой и спросила: — Что будешь?
Дэвин попросил супа и резко отказался от предложения Джеммы покормить его. Она налила свекольника в глубокую тарелку и сказала:
— Я понимаю, что твоя гордость не велит тебе чувствовать слабость. Но сейчас не тот момент, чтобы быть таким упрямым.
Дэвин посмотрел на нее и вдруг рассмеялся так, словно Джемма сказала ему что-то уморительное.
— Это не гордость, — ответил он на ее вопросительный взгляд. — Это желание скорее подняться на ноги. А значит, не надо жалеть себя и давать спуску.
Джемма решила не спорить.
На обед ушло чуть больше часа — за это время поезд успел покинуть равнинную часть страны, и нить железной дороги потекла среди лесов, озер и болот. Солнце дотрагивалось до верхушек сосен, в кронах деревьев перепархивали с ветки на ветку птахи, а однажды Джемма заметила огромного лося с разлапистой короной рогов, который вышел посмотреть, может ли поезд стать его соперником на время гона.
— Я читала, что там красивая природа, — сказала она, когда Дэвин отодвинул тарелку и устало откинулся на подушки.
— Да, — ответил он. — Я был там в детстве. Леса, реки, животные… Однажды я вышел из дома и увидел на крыльце медведя.
Джемма ахнула удивленно и испуганно.
— Медведя?
— Ну да, — улыбнулся Дэвин. — Они очень любопытны. Вот и тот медведь решил посмотреть, что у людей и как. А потом…
Он не договорил, снова задремав. Слуга заглянул в дверь, вывез столик с посудой и негромко спросил у Джеммы:
— Что-то еще, ваша светлость?
— Нет, спасибо, — ответила Джемма, и дверь за слугой закрылась.
Несколько часов до заката она провела в кресле у окна — сначала читала о том, как ученые маги разделывают дракона, потом просто смотрела на болота за окном. Постепенно солнце скрылось за деревьями, вагон наполнили сиреневые сумерки, и в углах ожили золотые колибри — замахали крылышками, наполнив спальню приятным тихим светом.
Джемма вдруг подумала о том, что сейчас кто-то древний и могущественный смотрит на поезд со стороны болот, и свет в окне влечет его, как того медведя. Она задернула шторы и услышала голос Дэвина:
— Ложись спать. Ты устала.
Джемма обернулась на него, вздрогнув не то от страха, не то от какого-то неудобства, что ли.
«Чего бояться? — ожил внутренний голос. — Все девушки ложатся в постель с мужьями».
— Я… — начала было Джемма и поняла, что не знает, что и как сказать, чтобы не обидеть Дэвина. — Я пока не хочу.
Дэвин усмехнулся. Пожал плечами.
— Ну смотри. Болотник тебя увидит и захочет сцапать. А тут — их вотчина.
— Болотник?! — переспросила Джемма.
Казалось, Дэвин прочитал ее недавние испуганные мысли о таинственных обитателях здешних краев.
— Да, болотные бесы, — ответил Дэвин. — Их тут полчища, я уверен. Вынюхивают неспящих, навевают на них лихорадку.