– Это поэтому у вас в Гадрумете теперь свободно ногой не ступить? На постоялом дворе мало того, что хозяин все подробно выспросил – кто мы, да откуда – как будто первый раз! – так еще и стражники примчались, всех нас осмотрели тщательно, допросили не раз. Главное – те самые стражи не раз к нашим господам на виллы наведывались, этак по-дружески, в гости…
– Да-а… дела.
– А иначе нельзя, господа! Разбойники-то совсем осатанели, ни Бога, ни дьявола не боятся. Сами слышали – весь город чуть не сожгли.
– Господи, господи. Страсти-то какие!
– Да ведь давно уже такие строгости. Всяк, кто приедет, обязан себя называть. Да еще и людей привести, послухов, кто бы подтвердил, что он – это он.
– А если не подтвердят?
– Ну, тогда не знаю…
– Сдается мне, этих самых послухов можно за небольшую сумму в достатке найти.
– Так-то оно так, а если все же дознаются? Говорят, особо подозрительных сам Года пытает – доверенный Гелимера-правителя раб!
– Сам Года?! А он что же, здесь?
– Пока здесь. А когда куда отправится – кто ж знает?
– И что же теперь – на каждом постоялом дворе так проверяют? – не удержавшись, спросил Александр.
– На постоялых дворах – обязательно! А по тавернам облавы проводят. И каждый приезжий чтоб имел грамоту, что в канцелярии стражников выдают!
– А если нет такой грамоты?
– Тогда доказывай каждый раз, что ты не верблюд!
– Неужто по улицам теперь спокойно не пройти?
– Да на улицах-то никто ничего не спросит. А вот на постоялом дворе, да еще в гостевых покоях – запросто.
Саша озабоченно вздохнул – ну, прямо какой-то полицейский режим получается. Этак скоро и прописку введут! Эх, черти, черти… делать нечего, придется податься к «Гвоздю»… а уж там – как бог даст.
Расплатившись с усатым трактирщиком, Александр сполоснул руки на углу в фонтане и, пригладив волосы, быстро зашагал к южным кварталам, где традиционно селилась самая классическая беднота.
Глава 15. Нож
Не меч, но двуострый нож…
Таверна «Гвоздь» располагалась на первом этаже дешевого доходного дома – серые угрюмые стены, дырки-оконца с малюсенькими ставнями, приставные лестницы на этажи, темные комнатенки-пеналы, в которых летом жарко и душно, зимою же – сыро и холодно. Спасались жаровнями, и частенько случались пожары, и тогда уж жителям верхних этажей приходилось несладко – или прыгай вниз или гори.
В том районе города традиционно селилась беднота – в доходных домах, теснивших умы и души еще более мерзко, чем это мог себе представить Достоевский, наверное, здания на Сенной показались бы обитателям здешних ночлежек раем! Ближе к окраинам темно-серые дома-ульи сменялись убогими хижинами и трущобами – развалинами бывших римских храмов, черными остовами сгоревших складов и конюшен. Канализации в этой части города не было, частенько не имелось и отхожих мест, народ отправлял естественные надобности где придется. Жуткое зловоние, болезни и ранние смерти являлись печальными спутниками здешних мест, где, на узеньких улочках копались в грязи рахитичные дети, а женщины к тридцати годам превращались в полных старух. Мужчины, впрочем, выглядели ничуть не лучше – кто без зубов, кто без волос, кто – весь покрытый какой-то жуткой коростою.
Чужаков здесь не жаловали (впрочем, как и везде) – и Саша ощущал спиной буравящие ненавидящие взгляды. Иногда за ним кто-то крался – тогда молодой человек останавливался, прислонясь спиною к стене, и красноречиво клал руку на рукоять засунутого за пояс ножа. Пока никто не попытался напасть – боялись, а, может быть, путник еще не так далеко забрел.
Церковь Хевронии он заметил еще издали – мощная римская базилика с высоким крестом, она, казалось, горделиво посматривала на все эти жуткие дома и домишки, и словно бы говорила – а ну-ка, суньтесь-ка!
На паперти было полно нищих, куда более безобразных и отталкивающих, нежели в иных местах: беззубых, кривых, косых, одноногих и вообще безногих, с коростою, колтуном, полным щевелящихся вшей, с кровавыми смердящими язвами, исходящим желто-зеленым гноем. И все гундосили, выставляя напоказ свои увечья, канючили, просили:
– Дай! Дай! Дай!
Кинув нищим медяхи, Александр выспросил дорогу к харчевне, показали – зашагал. Вместо вывески над темным входным провалом торчал большой ржавый гвоздь, верно, оттого возникло и название. Молодой человек постоял перед закрытой дверь – похоже, он явился сюда слишком рано, хоть солнце уже и клонилось к закату, – потом постучал кулаком в створку двери. Тут же, к удивлению непрошеного гостя, и распахнувшуюся.