Теперь у меня было доказательство роли Дракенсбетта в ее смерти. Король Дракенсбетта с его ложью, алчностью и наглым сыном должен был заплатить за причиненную боль. Я, сидя рядом с отцом, поклялась отомстить.
— Прощай, мой милый отец, — прошептала я ему на ухо. Я смогла присесть в реверансе, пятясь из пещеры.
Ксавьер Старший, пропавший в тот день с отцом, должен был лежать где-то неподалеку, мертвый от ран. Это стоило сообщить его сыну. Я вернусь в Монтань и поведаю вести, а потом поведу людей против нашего врага.
Я тут же сорвалась. Я не знала, который час, ведь тучи закрыли солнце. Я не ощущала направление из-за слабости, неровного пейзажа и растущего голода. Я спускалась, это точно, но, как бы я ни старалась найти признаки цивилизации: пастуха, овцу, хотя бы намек на луг, я находила только птичек, что предупреждали лес о моем присутствии.
Ветер усилился, воя так, что было не по себе. О, я никогда не покину Аншиенну! Какая ирония! Теперь у меня была цель, но я не могла ее достичь.
Я рухнула у дерева, ветер кричал, будто голос человека. Свист, и стрела пронзила мою руку без предупреждения. Я охнула, а рука оказалась прикованной к стволу дерева. Я не ощущала боль, только потрясение. А потом, после шока последних суток и горя, я потеряла сознание.
Я пришла в себя в маленькой чаще. Я с трудом открыла глаза, а потом ощутила боль в руке. Я увидела, что стрела пронзала рукав шерстяной туники, пропитанный кровью, запястье было опухшим и лиловым. Одно осторожное движение вызвало волну боли, предплечье было сломано.
Я отчаялась и заметила низкие голоса. Я огляделась и поняла, что не сижу за деревом, а оказалась в полукруге мужчин.
— Он знает о нашем присутствии, — сказал один, теребя наконечник стрелы, явно той, что была в моей руке.
Они думали, что я — мальчик? Я прислушалась.
— Из-за тебя, — прорычал второй мужчина. — Иначе он нас не заметил бы, — он ткнул меня сапогом. — Откуда ты?
Я онемела от боли и холода, но знала, что говорить ему, что Монтань считает меня ведьмой, не стоит. Стуча зубами не только от холода, я сказала:
— С горы, сэр.
Мужчина вздохнул.
— Мы это знаем. С какой стороны? Дракенсбетт или другая?
— Д-другая, сэр. Монтань.
Мужчины переглянулись.
— Наверное, тот пропавший пастух, — сказал один из них.
— Тот пропал месяцы назад. Этот, — сапог ткнул меня сильнее, — еще не изголодался, — они рассмеялись.
— Может, это магия, — сказал другой. — Раз из Монтани…
— Ха! Зачарованный мальчик не истекал бы кровью и не скулил, — они снова рассмеялись.
— Нужно избавиться от него. Он не может вернуться, зная о нас.
Второй, их лидер, снова заговорил:
— Лучше убить поросенка, чем это существо. Его не съешь. Смерть мальчика только принесет нам беды, — меня ткнули в третий раз. — Как тебя зовут, поросенок? — спросил он.
— Кхм, Б-Бен.
— Что ж, поросенок Бен, теперь ты принадлежишь нам. Поднимайся.
— К-кому принадлежу? — я смогла встать на ноги, глаза слезились от боли.
Мужчина издал смешок.
— Армии королевства Дракенсбетт.
ДВЕНАДЦАТЬ
Всего день назад я хотела сбежать в скромную жизнь в другом месте. Теперь, хоть сердце было разбито, мое желание исполнилось. Но я уловила иронию ситуации.
Патруль нашел и попал в меня случайно, теперь они тащили меня в лагерь. Они толкали и пинали меня, чтобы я шла перед ними и не могла сбежать, хоть я и не знала путь в Монтань. Через какое-то время лидер — они звали его капитаном — перебросил мой плащ через мое плечо, приказав перевязать плащом поврежденную руку. Ему просто надоели мои стоны. Я понимала из обрывков их воплей, что они не хотели оставаться ночью в горах.
Наконец, опустились сумерки, и мы прибыли к двум рядам хижин на свежих бревнах. Тех, что пленили меня, радостно приветствовали, а на меня и не смотрели.
Капитан приказал отвести меня к местному повару, который был еще и лекарем. При виде рук мужчины, я перестала хотеть пробовать его блюда, но других вариантов не было, я оказалась на столе, и грязные пальцы повара ощупали мою рану. Без предупреждения он вырвал остатки стрелы из моей руки, и я потеряла сознание. Когда я пришла в себя, он уже вправил кость, рука была перевязана.
Я была рада, что хотя бы ткань на руке была чистой, хотя я хотела бы, чтобы он смочил их в спирте, ведь мама клялась, что это хорошо помогает исцелению. Я знала, что лучше это не просить, ведь я ощущала, что мужчина слушать скулящего юного узника не станет.
Без слов повар поставил рядом со мной миску с похлебкой и повернулся к плите. Я не знала, вкусной ли была похлебка на самом деле, я была не в себе от голода и боли, так что кашица из бобов и старого мяса была для меня нектаром богов.
— Ох, — выдохнул повар, когда я протянула ему миску, надеясь на добавку, — ешь ты хорошо. Но плачешь, как девчонка.
Я вздрогнула. Конечно! Но им нельзя было узнать это. Я не хотела узнавать, что ждет пленницу. Я кивнула и понадеялась, что похожа на мальчика.
— Оттирай это, — указал он на гору котелков и мисок.
— Но… — сказала я, стараясь делать голос низким.
— Не нокай, — прорычал он. — Узники работают за еду, так они меня благодарят за нее.
И я начала работать, в животе все еще урчало.
Оказалось, что моя сломанная рука не только болела, но и была так хорошо замотана, что я не могла вообще шевелить правой рукой. Моя рана и бинты не позволяли двигать даже пальцами. Мыть посуду было от этого сложно. А еще пугало, что заклинания, которые я учила много месяцев, я не могла использовать.
Шли дни, и стало ясно, что я была самым бесполезным существом из всех, кого встречали люди Дракенсбетта. я не могла рубить дерево или мыть миски, не умела начищать сапоги, даже не могла вытаскивать стрелы из мишеней солдат.
Но никто не определил мой пол. Мои волосы были грязными и короткими, я днями и ночами следила, чтобы одежда укутывала меня так, чтобы убрать женский силуэт. Даже без плаща я была в тунике и толстом шерстяном жилете, а сверху была куртка, что больше подходила рыбаку, чем солдату. Она в прошлом явно была у моря, судя по запаху, но было тепло, так что я терпела.
Но внешность была меньшей проблемой. За десять месяцев в замке я привыкла к постоянному вниманию. Хоть мне и не нравилось, я привыкла к тому, что приходили слуги, учителя, гости и жители Монтани, хотя с последними я общалась мало. В лагере Дракенсбетта я узнала правду о мужчинах. Нужды, одежда, поведение и пол тех, кто ниже, мало их волновали. Я много дней проводила с засохшими слезами на щеках, у меня не было воды, зеркала или желания мыть их, но никто не обращал внимания. Я была узницей, и на меня поглядывали только свысока.
Повар быстро забрал меня на кухню, даже приковывал к большому пустому котлу, чтобы я не сбежала ночью. Я мешала еду, терла миски одной рукой, подавала еду, и так было каждый день, и, хотя боль в руке угасала, а кости срастались, боль в сердце только росла.
Работая на повара, я узнала о своей способности. Скрываться и ориентироваться я не умела, но я все еще могла одной рукой зажигать огонь. Каким бы мокрым ни было дерево, как бы мало ни было хвороста, я быстро разжигала костер.
Мои труды вскоре включали в себя обогрев комнат солдат утром (а ночью они страдали от холода, как все). В первый день моего назначения капитан наблюдал за мной с кровати, хотя я скрывала жесты рукой изо всех сил.
— У тебя талант, Поросенок, — сказал он, используя кличку, по которой меня, к моему жуткому стыду, знал весь лагерь. — Ты нам понадобишься, когда придет время.
Я не осмеливалась спрашивать, что будет, но ощущала, что Монтани будет плохо. Я старалась подслушать как можно больше. Вскоре я узнала, что за последний год разведчики нашли проход через Аншиенну (они звали гору Дракенсбетт). Там могла пройти армия, хотя солдаты должны быть закаленными, чтобы пройти испытания, которыми славилась гора. Теперь было понятно, как убийцы Дракенсбетта убили моих маму и дядю, отец преследовал убийц. Моя кровь закипела, я вспомнила, как король Ренальдо все отрицал. Теперь Дракенсбетт, устав от дипломатии, ощутил шанс захватить страну рядом с собой и решил напасть, пройдя гору.