Солдаты заерзали.
— Но, сир, — сказал капитан. — Принцев прибудет много. Разве вы не рано радуетесь?
Принц улыбнулся.
— Нет, дорогой мой! Видишь ли, в день моего рождения мудрая женщина, помогавшая моей матери, предсказала мою судьбу. Она говорила слова, которые я потом узнал, сидя на колене отца: «Однажды ваш принц пробудит принцессу и получит ее в жены». Пророчества не в наших силах понять. Я всю жизнь ждал этот момент. И он настал. Прячьте мечи и луки, без капли крови Монтань будет нашей!
Все завопили. Принц снова и снова произносил тосты и радовался. Они праздновали до глубокой ночи, хотя качество еды не подходило для банкета, многие угощения никто не трогал. Вино текло свободно, солдаты впитывали уверенность принца, веселились и радовались, что скоро уже покинут этот лагерь и вернутся к женам и любимым в Дракенсбетт внизу.
Я хотела отрицать слова принца, пока ходила по залу, наполняя кружки, но не могла. Я мало знала о заклинании двойника. Я была разделена с двойником уже много недель. Могли ли мы еще соединиться, или связь угасла? Я не знала это, как и не знала, сможет ли принц оживить ее. Но если он сможет, ведь пророчества в сказках не врали, я верила в это, то мы с двойником будем разорваны навеки. Она, что была без жизни, станет принцессой, а я останусь пастухом в Дракенсбетте.
Я ценила свою жизнь и хотела вернуться к двойнику! Ужас из-за возможного другого варианта довел меня почти до истерики, когда я поздно ночью чистила блюда и столы. Монтань нуждалась в принцессе. Мне нужно было сбежать.
Я лежала часами без сна, обдумывала возможные сценарии, и каждый казался хуже предыдущего. Наконец, я уснула и увидела жуткий кошмар. Мне снилось, что я лежала в кровати в замке Монтани, не в башне, а в Персиковых комнатах, спала под покрывалом, расшитым цветами. Это был сон, но я видела прибытие принца Флориана. Он прошел на носочках с улыбкой на губах, он подошел к кровати, и на его лице появилась нежность. Он склонился, губы сложились для поцелуя. Я видела свет на его ресницах, его сияющие глаза, прядь волос запуталась в его короне. Он склонялся все ближе и ближе. Паника подступила к моему горлу, я боролась, извивалась, но его губы приближались, пока я могла видеть только их, и я не могла дышать.
Я с содроганием проснулась, оказавшись лицом в грязном мехе. Я попыталась сесть, все еще четко видя перед глазами Флориана. Я мало страдала из-за него перед сном? Родители не страдали? Этот сон был против моей клятвы, против их доверия, ведь я хотела отомстить за их смерти. Я долго терла рот, словно это могло стереть воспоминание о поцелуе.
ТРИНАДЦАТЬ
Кошмар испугал меня, а при виде принца Флориана утром за завтраком у меня закружилась голова. Но принц и его сопровождение не взглянули на меня. Я принесла им еще тарелку жареного бекона (кусочек я смогла спрятать в перевязи на руке, к моей радости), капитан стукнул Флориана по плечу, смеясь:
— Бал был семь недель назад! Вы оставили нас дрожать здесь, пока пили и танцевали…
— И пировал, — добавил Флориан с улыбкой, прожевав бекон. — Принцем быть сложно.
Я нахмурилась, слушая капитана по пути на кухню. Семь недель! За семь недель могли срастись кости, это я выучила от мамы. Я склонила голову, чтобы съесть украденный бекон, я решила развязать бинты, как только будет свободная минутка.
Минутка нашлась после ужина, когда мне уже разрешили рухнуть на шкуру. Уставшая от трудов и плохого сна прошлой ночью, я начала все-таки срезать повязку ножом, который стащила. Слои снаружи так загрубели от грязи и жира, что я боялась, что порежу себя, но я смогла срезать узлы и убрала все слои ткани.
Я два раза до этого я проверяла рану, чтобы не было гниения. Мне все еще было плохо от вида. Рана зажила красным шрамом, который стоило бы смазывать мазью, но я не видела знака, что кости не зажили. Предплечье затекло от того, что я его не использовала, кожа была с белым налетом, что был не лучше повязок.
Я вытерла руку кусочком ткани, жалея, что не могу призвать воду. Просто сжимать пальцы было очень больно. Я протерла как можно лучше, перевязала запястье кусочками ткани. Стараясь не тревожить рану, я устроилась под плащ.
Казалось, я только уснула, повар растолкал меня.
— Еще не утро! — возмутилась я.
— Принц требует меня, — рявкнул он. — Ты помогаешь.
Его недоверие совпадало с моим, он расстегнул оковы на моей лодыжке. Я слышала, как двое солдат топчутся за дверью. Дело было серьезное, и требовались, видимо, навыки лекаря, а не повара.
Солдаты вели нас так быстро, что мне пришлось бежать, а потом нас завели в комнаты капитана. Внутри ревел огонь (зажигала не я!), было видно принца и двух его помощников, они были одеты не очень тепло, заламывали руки и расхаживали. Они обрадовались при виде повара, а я боялась, что он умеет не так уж и многое.
В хижине стало слышно кашель. Кровать была так глубоко в тени, что я не видела капитана сразу, его лицо было красным от лихорадки и усталости. Его кашель продолжался долго, принц повернулся к повару.
— Помоги ему! — попросил он.
— Мы разденем его, — заявил повар. — Открой дверь, ты.
Холод зимы для больного? Были варианты лучше.
— Горчичник подойдет лучше, — выпалила я.
Повар повернулся ко мне с яростью, и теперь я поняла, что он боялся, что пастух затмит его способности.
Но принц не дал ему сорваться.
— Почему ты так думаешь?
Я опустила голову, уже жалея о своих словах.
— Мама всегда так говорила. Она… была целителем, — было больно говорить так честно, но я не успела сочинить ложь.
— Почему ты не сказал раньше?
Я заерзала. Никто не спрашивал, да никто в другой ситуации и не поверил бы.
Но они были в отчаянии.
— Ты можешь сделать горчичник? — продолжил Флориан.
Я кивнула.
Он повернулся к солдатам:
— Спешите помогать ему!
Я сама себя подставила. Что я знала о горчичниках? Они были моими врагами.
Я отругала себя за такие мысли. Я должна была помочь человеку, не стоило думать о мести, если только что вспомнила маму. Что бы ни было дальше, я решила помочь капитану, как обычному человеку.
В следующие дни я почти не отходила от Йоханнеса, так звали капитана, и принц приказал мне так его называть. Состояние его ухудшалось на глазах, и я пыталась вспомнить слова мамы, ведь она не учила меня этому. На кухне я попыталась из чистой ткани и горчичного порошка с жиром сделать горчичник. Я вернулась к больному, положила результат на грудь Йоханнеса, тепло должно было успокоить боль и помочь. Ему было сложно дышать, и я подложила ему больше подушек, грела на огне чайник, и в комнате было тепло, как в джунглях. Повезло, что у повара был сушеный мак, вскоре я сварила мамин сироп из коробочек мака и меда, она говорила, что это лучшее средство от кашля.
Солдаты, приставленные ко мне, быстро сменились слугами, они разжигали огонь, грели камни для ног Йоханнеса, бегали за бульоном и полотенцами по моему приказу. Они ни на миг не замирали, хоть и должны были удивляться, как пастух превратился в диктатора. И они должны были задумываться, откуда такие познания, ведь исцеление в обеих странах было работой женщин. Но здесь все были так благодарны, что не говорили об этом.
Каким бы ни было мое отвращение к принцу Флориану, он служил другу верно. Я не могла выгнать его из комнаты, хоть и хотелось. Он не слушал мои угрозы, что сам может заболеть. Он забирал из моих рук миску и кормил Йоханнеса, спрашивал моего совета, поправляя подушки.
Мое неудобство стало сильнее одним вечером, когда мы помогали Йоханнесу, которого снова сдавил приступ кашля. Когда он притих, я устроила пациента удобнее на подушках, протерла лоб травяным настоем и спиртом, принц положил свежий компресс на его грудь. Закончив, я начала прибирать в комнате, чтобы не смотреть на врага.