Я начала осторожно подниматься, в этот раз радуясь слышать за собой королеву, ведь я не хотела оставаться в темноте одна. Сама стена была, видимо, круглой, потому что лестница вилась без конца, мы поднимались по грубым ступеням, королева оставалась подальше от меня.
Наконец, когда мне показалось, что мы забрались на саму Аншиенну, я врезалась в дерево.
— Открой, — приказала королева.
В тусклом свете я различила потертую ручку. Комната была не скромнее той, какую я знала маленькой, но она резко контрастировала с моей мягкой кроватью на пару этажей ниже. Пустая чаша была встроена в стену, горшок (к счастью, с крышкой) стоял рядом. Каменный пол был без согревающих его ковров, стены — без гобеленов. Мы вошли, и быстрый шорох — комната была круглой, без углов — сообщил, что здесь были мыши. Надеюсь, мыши. Крыс я не перенесла бы. В отличие от комнат внизу, каменные стены почти не нагревались на летнем солнце, было затхло и сыро, комнату не проветривали много лет, а он недавнего подметания в воздухе осталась пыль. Она была похожа на темницу.
Королева замерла на миг, разглядывая мою новую комнату и, как я думала, переводя дыхание от подъема.
— Мы рады, — сообщила она. — Мы надеемся, что принцесса воспользуется возможностью обдумать свою новую ответственность. Ты согласна, Беневоленс?
Я хотела не слушать ее, но власть женщины, которую она нагло показывала, затмевала мою силу, и комната, хоть и подавляла, не была подземельем. Пока что.
— Да, Ваше величество, — ответила я без эмоций.
— Ты благодарна за этот шанс?
— Да, Ваше величество, — я присела в реверансе, чтобы не смотреть ей в глаза.
— Беатрис и ее команда будут приходить и одевать тебя к ужину. И мы будем рады услышать о твоих достижениях в сдержанности, — и София ушла из комнаты. Дверь за ней закрылась со зловещим скрипом, а потом щелкнул замок.
Я поднималась по лестнице, веря, что иду на казнь, так что реакция менялась от смирения к радости, ведь это было лучше, чем ничего. Одеяла на кровати были поношенными, но чистыми. Я с усилием сдвинула ржавый засов на окне, и свежий теплый воздух напомнил мне, что еще не все потеряно.
Я размышляла о ситуации и начала понимать сложности. Крепость стояла там, где восточные склоны Аншиенны встречались со скалами на севере. Персиковые комнаты, где я жила до этого, были с видом на Монтань, на загадочную и красивую Аншиенну, домики, сады яблонь и поля пшеницы и овец, благодаря которым мы славились шерстяным изделиями. Эта комната, хотя она больше напоминала темницу, была с одним окном, маленьким и выходящим на север. Вместо плодородной долины я видела поток Великой реки, выступы утеса внизу и чужие горы вдали. Я была в самой высокой башне замка, потому от юго-западных стен исходил удушающий жар.
Я вспоминала принцессу, которую заточили в башне, и она сбрасывала возлюбленному волосы вместо веревки. Мои кудрявые волосы, одна из моих гордостей, ниспадали ниже плеч, едва накрыли бы подоконник. Для такой высоты мне требовали метры волос, а еще невероятно прочная кожа головы. И я не хотела, чтобы за мной пришел мужчина. Мне нужно было уйти самой.
Но это было невозможным. Королева контролировала каждый мой шаг, я ела, одевалась и выходила из этой темницы по ее велению. Ни одна душа в королевстве, точно не служанка, жавшаяся перед Софией, нашла бы смелость пробраться сюда с едой для меня. И иллюзии начали рассеиваться.
Я сильно страдала в дальнейшие недели, хотя некоторые добрые души все еще помогали. За ужином одной ночью я нашла булочку с изюмом под салфеткой. Я старалась действовать скрытно, но королева София, похоже, ощутила мою радость, и на следующий день она заменила слуг на кухне. Я находила порой сладости в своей тетради или, когда брала слугу за руку, находила потом в своей ладони кусочек шоколада. Но ее петля затягивалась все сильнее.
Все рухнуло за ужином одним сентябрьским вечером. Может, меня довело полнолуние или пустота в сердце. Что бы там ни было, мой взрыв хоть и потрясал, но не был неожиданным.
Как всегда, королева и леди Беатрис болтали. Королева ужинала в платье цвета мака с золотым кружевом, ткань сияла, показывая змеиную натуру королевы. Я старалась есть сдержанно свою жалкую порцию и не слушала их, говорила только, когда ко мне обращались. На второе перед нами поставили мясной пирог, мой желудок заурчал.
Леди Беатрис захихикала:
— Простите, Ваше величество. Я не привыкла к такой приземленности.
— Мы не замечаем такую вульгарность, — заявила королева, а я кипела. Как они посмели назвать вульгарным то, что мой желудок урчал без моего контроля! Но я стиснула зубы, чтобы не возмутиться.
Королева кивнула, чтобы наши тарелки убрали. Леди Беатрис, как я заметила, едва тронула еду.
— Ваше величество, — заговорила я, — простите, но я беспокоюсь, что повар расстроится, увидев, как плохо едят его труды.
Королева пронзила меня взглядом.
— Как часто нам нужно упоминать, что мы не обращаем внимания на еду?
— Но, — дьявол охватил меня полностью, — некоторые обращают! — я склонилась над столом, схватила кусочек пирога леди Беатрис и сунула в рот.
Время, казалось, остановилось, хотя, когда я проглотила тесто и мясо, на что потребовалось много усилий, я слышала тиканье часов за собой. Беатрис и слуги смотрели на меня в безмолвном ужасе.
Королева вздохнула.
— Мы ожидали подобное от тех, кого не учили управлять основными инстинктами. Встань, Беневоленс.
Проглатывая пирог, я встала. София махнула слуге.
— Держи ее руку крепко. Нельзя, чтобы она дернулась.
— Я не буду дрожать! — заявила я, вспомнив моего смелого отца. Я решила так почтить его и смело вытянула руку.
Королева вскинула брови, но промолчала. Она встала и вытащила из скрытого кармана кожаный шнур, стиснула зубы и начала бить мою ладонь.
Боль была невероятной. Все силы уходили на то, чтобы не отдернуть руку, не сунуть пылающие пальцы в рот, не убежать в слезах в комнату. Я прикусила губу, стараясь думать о матери, летних днях, котятах и сказках.
Наконец, она прекратила. Я вздохнула и села.
— Мы не закончили, принцесса. Переверни ладонь.
Я с удивительным контролем протянула руку с повернутой ладонью. И она снова начала бить. Пальцы уже опухли, потом порозовели, а потом и покраснели. Прошла вечность боли, а я не двигалась, я отчаянно отказывалась думать, что пылающая рука принадлежит мне.
Королева спрятала шнур в платье и устроилась на стул.
— Как вежливо с твоей стороны, Беневоленс, — сказала она, поднимая бокал с вином, — выдержать это от ранга выше.
Я опустилась на стул. На миг ярость перекрыла боль. Как только я пошевелилась, боль вернулась со всей силой.
Ужин продолжался. Какое-то время стояла тишина, София была рассеяна, а никто не мог говорить до королевы.
Я решила не показывать страдания и старалась есть ножом и вилкой. Королева, как я заметила, выпила три бокала вина вместо одного. Порой лед на ее лице пропадал, и она выдавала истинные эмоции. И я видела то, что могла описать только как разочарование. Я не сломилась.
Это понимание придало мне сил, чтобы пережить ужин.
Наконец, слуги убрали жаркое и принесли каждой по пирожному в глазури и узоре из позолоты на ней. Я знала, что хоть снаружи и выглядит мило, внутри оно будет безвкусным, как старое дерево, так что весь десерт был гадким. Но нищие не разбрасывались едой, а я знала, что в следующий раз поем не скоро. Я выбрала часть помягче, стараясь не разрушить глазурь с узором сверху, и начала есть.
Королева и леди Беатрис напротив продолжали дурацкий диалог. На щеках королевы я заметила два красных пятна, и Беатрис, видя, как ведет она себя от вина, говорила наглее обычного.