- Погоди, - отступив, закружила по комнате, не понимая, что вообще происходит, - ты же ничего не помнила. Что сейчас произошло.
- Это видение! – Кисэн говорила несколько более живо, чем при первом проявлении. - Оно предназначено для тебя. Прости, но другого не могу сказать.
- Ягода! – Не люблю, когда меня бесцельно запугивают. – Ты обязана проявиться!
- Бумаги похищены. Твоя мать так и не смогла передать их по назначению. Я присчастна к смерти твоей матери. – Ягода всхлипнула. – Это я впустила убийц!
- Что?! Погоди! – Сердце сжалось от страха, пронзившего его. Столько лет прошло после смерти матери, и вдруг всплыли факты ее смерти. – Кто ты такая?!
- Одна из дам, которых приставили к третьей супруге, чтобы та вела себя правильно. – Ответила мне Ягода, хотя до этого говорила только то, что считала нужным.
- Ты шпионка? – Не поверила я ее словам. Я видела всех ее придворных дам, но эту девушку при жизни никогда не знала.
- Да! – Ответила Ягода. - Твоя мать…
Я резко развернулась в сторону чьих-то шагов, но ничего не успела сделать. Только удар чем-то тяжелым по затылку…
глава 8
Глава 8
Приходить в себя оказалось довольно неприятно. Затылок ныл и стрелял болью. Во рту словно повеселились кошки, в глазах плыло, и как-то странно покачивало. Только спустя несколько долгих минут до меня дошло, что я нахожусь в каком-то маленьком, скрипучем и движущемся помещении, ко всему прочему прикрученная за запястья к какому-то столбу и в полу лежачем положении. Щека постоянно елозила по каким-то доскам.
На полное осознание того, что меня куда-то везут в крытой повозке, ушли все остальные мои усилия, и я снова провалилась в спасительное забытье.
Спустя сутки я уже спокойно и уверенно могла сказать, что произошло. В один из вечеров, проснувшись окончательно, заодно увидела и своих похитителей, которым, как оказалось, совершенно не была нужна моя преждевременная смерть. На одной из очередных остановок, ко мне в повозку вошли двое и, обнаружив, что я окончательно очнулась, сняли мои руки со столба, прикрутив вместо них лодыжки к нижнему краю столба, поддерживающему пол повозки, и даже сподобившись меня покормить.
С этого момента началось мое путешествие в реале. Сквозь несколько прохудившийся тент повозки мне удавалось видеть какое время суток снаружи, а иногда слышать чьи-то голоса. Расслышать что и на каком языке говорят, толком не получалось, но я надеялась, что меня еще не успели вывезти из страны.
Кому понадобилось мое похищение, совершенно не понимала и терялась в догадках, а настоящего похитителя пока так и не видела воочию. Он не удостаивал меня своим личным посещением.
На короткую летнюю ночь повозку останавливали, меня кормили приходящие воины, но выпускать наружу никто не жаждал. Мои ноги от долгого сидения в одной позе затекли и практически не чувствовались, а еще здорово чесались под железными оковами. На ночь меня перековывали, чтобы немного размяться и совершить все необходимые для организма, процедуры, заодно давали плед накрыться от ночной прохлады. И все это совершалось в полной тишине, ниразу мне не удалось услышать от моих охранников хотя бы слово.
Однако я не теряла надежды на спасение и постоянно что-то творила. Так, ногти я обломала, когда пыталась проковырять дырку в крае тента, дабы увидеть хоть что-нибудь. Дырка не получилась, а вот ногти пострадали.
Нечесаные волосы космами свисали вдоль лица, хотя я пыталась их заплести в корявую косу. Одежда провоняла грязью, запахами повозки, моими испражнениями, которые мне приходилось совершать в горшок, любезно предоставленный моими мучителями. Хорошо еще, его не ленились выносить на вечерних остановках во время моей кормежки. Руки мне никто не связывал, только это мало помогало в возможности своего освобождения.
Сколько находилась в пути, доподлинно не знала, но по моим подсчетам выходило три-четыре, может пять дней, не больше. Понимала, мои похитители стремились как можно быстрее покинуть обжитые районы и уйти или в горы, или к морю. Вот только куда лучше, не имела ни малейшего понятия из-за того, что не знала, кто меня похитил.
На мои провокации обслуживающие меня воины не поддавались, совершенно спокойно снося и мои нелицеприятные выходки, в виде кинутого им в лицо горшка, полного отходами, ни слезными просьбами, хотя к последним я прибегла, совершенно измученная их постными лицами.