С тех пор я стала особенным ребенком, на которого, смотрели со страхом и опаской. Считали, что я общаюсь с потусторонними силами, однако шаманкой делать не стали. Не пристало в императорском роду иметь настоящего шамана. После нескольких неудачных попыток оправдать свое поведение, я перестала кому-либо что-то объяснять про свое состояние. Никто не стремился услышать разъяснения порченого ребенка. Мою особенность развития приписывали тому, что родилась я в первый год трехгодичного траура по бабке императора Тхэджона. Ну не уследили специальные службы за обоими страстными молодоженами, да и бабка померла не вовремя. А то, что о беременности та успела узнать еще при жизни, после как-то не упоминалось. Для всех я стала порченой окончательно. И только из-за ограниченного количества наследников меня и выделяли в качестве дочери императора. Все же я родилась от супруги, а не наложницы императора. У пяти супруг императора больше детей не случилось, кроме нас четверых, а у наложниц сплошь рождались девочки, или не выживавшие мальчики.
За последующие девять лет жизни, в качестве принцессы, с припадками я худо-бедно справилась и они практически не мешали мне полноценно существовать. Я сумела разобраться в природе душивших меня приступов и смогла научиться, как вызывать их по своему желанию, так и самостоятельно усмирять их природу.
Призраков я больше не видела, как ни старалась и мать колдуньей не считала. А что до остальных предрассудков, то научилась с этим жить и даже извлекала выгоду из своего особого положения, на которое обрекла меня мать природа.
И в отличие от своего отца, тайно приходила на могилу к матери и приносила ей жертвы, просто переодеваясь в мужское платье. Знала из ее дневников, что и сама Мин Фейфей грешила подобным. Да, интерес к переодеванию достался мне от матери, а еще жгучий интерес к холодному оружию и стрельбе из лука. У юной тогда принцессы оказался авантюрный склад характера и она, уже, будучи замужем, позволяла себе переодеваться и выбираться, таким образом, из дворца. Так что сплетни и слухи о своеволии третьей супруги оказались не совсем беспочвенны.
А еще, из-за своеобразия воспитания, когда мне попустительствовали все окружающие, я выросла своевольным, капризным, упрямым и вредным человеком. И это именно не из-за чрезмерной любви ко мне родителей. Просто моим воспитанием никто толком не занимался, считая, что порченая девочка не воспитывается. Проще говоря, в моем обществе опасались долго находиться, дабы не нахвататься отрицательной энергии.
С самого первого припадка я делала все, что мне заблагорассудится и меня никто не трогал. Дочь колдуньи опасались, старались обходить стороной и не жаждали особенно общаться. Все поменялось после того как я стала годной к деторождению. До пятнадцати лет меня никто не замечал, позволяя делать все, что вздумается. Кто первым из жен императора задумался над тем, каким образом избавиться от меня, не знаю, только после моего пятнадцатилетия меня впервые призвали пред грозные очи родного отца. Тхэджон, перед которым стояла, внимательно и неодобрительно оглядел меня с ног до головы и посетовав, что я дико похожа на китаянку мать, приказал найти подходящего жениха из своих родовитых подчиненных, тоже предпочтя избавиться от моего нежелательного и неуместного присутствия в своем доме.
Мне, если честно такое отношение тоже не пришлось по нраву, и я тогда впервые разыграла приступ на публику. До того момента я не хотела показывать свои слабости и так считаясь не от мира сего. Припадок испугал многих присутствующих, а еще неуправляемый нрав юной принцессы никому не пришелся по нраву. На какое-то время меня оставили в покое. Зато я не стала оставлять в покое императора и его клику, став по-настоящему неуправляемой. Из-за своих спонтанных поступков, а еще больше проступков, ко мне и приставили старшего брата императора Чходжона, которому и приходилось справляться с моими странностями и дуростями. Иногда с переменным успехом. Видимо посчитали, что раз тот отлично справляется с воспитанием двух старших племянников, то сумеет справиться и со мной.