Из-за этой самой толпы леди Сара белая, как алебастр.
Некоторым кажется, что она немного… застенчива.
Генри сидит в антикварном кресле с подушками и читает газету.
— Все в порядке. — Он переворачивает страницу и меняет тему. — Хочешь сходить в кинотеатр на новый фильм Вина Дизеля? Премьера сегодня вечером, и я приглашен. Выглядит не так уж плохо.
Леди Сара складывает руки на груди.
— Все в порядке? Это все, что ты можешь сказать? Это одна из твоих обязанностей, Генри. — Леди Сара указывает на себя. — Это будет одной из моих обязанностей, когда мы поженимся.
Генри складывает газету и встает.
— Мы не будем женаты еще четыре долгих месяца. Сегодня ты не готова, и это нормально.
Леди Сара закусывает губу.
— Что если я никогда не буду готова?
— Давай просто принимать каждый день таким, как есть. — Генри кладет руки ей на плечи. — Ты так хорошо справилась с объявлением о помолвке, с собеседованиями…
— Одно собеседование зараз. Потому что я не знала, смогу ли встретиться с группой журналистов, не задохнувшись и не потеряв сознание.
Чем больше паникует Сара, тем спокойнее становится Генри — так она на него действует.
— Но ты прошла через это. Каждое интервью — ты была очаровательна и идеальна. Так что сегодня бабушка, Николас, Оливия и я будем теми, кого выставят напоказ, как животных в зоопарке. А ты останешься здесь… и составишь компанию Элли. — Когда Генри смотрит на нее, Элли подскакивает.
— Я была бы признательна за это, Сара. Не хочется быть здесь совсем одной. Мне будет некомфортно.
Лгунья. Ей комфортно независимо от того, одна ли она или стоит перед толпой людей на стадионе — такая уж она. Но с ее стороны очень мило попытаться помочь.
Леди Сара с разбитым сердцем смотрит на блестящие туфли Генри.
— Ты когда-нибудь думал… что, возможно, тебе следует быть с…
— Даже не думай заканчивать это предложение, — предупреждает Генри.
— Почему нет? — Она вздергивает подбородок. — Это правда.
— Правда? — передразнивает Генри. — Правда в том, что меня бы даже не было здесь, если бы не ты. Я не знаю, где бы я был и что бы делал, но уверен, что все было бы не так мило.
— Он прав, ты это знаешь, Сара. — Принц Николас подходит к ним. — До тебя Генри был настоящей катастрофой. Безрассудный, избалованный, саморазрушительный…
— Спасибо, Николас, — говорит Генри. — Я думаю, она понимает.
Николас хлопает брата по спине и нахально ухмыляется.
— Рад помочь.
Генри засовывает руки в карманы, покачивается на каблуках и говорит Саре:
— Знаешь, я мог бы сказать то же самое. Ты думаешь, я не знаю, что тебе было бы лучше с кем-то, чья повседневная жизнь не вызывает у тебя панических атак?
Сара качает головой.
— Нет, это неправда. Мне не было бы лучше ни с кем другим. Я бы не хотела. Ты мой, Генри, и я тебя никому не отдам.
На них отвратительно смотреть, но они просто чертовски искренние.
Сара теребит бриллиантовое обручальное кольцо на своем пальце.
— Я просто боюсь, что облажаюсь. Что я поставлю вас всех в неловкое положение.
Принц Николас снова вступает.
— Ты все еще не понимаешь. Ты ничего не можешь сделать — буквально ничего, чего бы Генри уже не сделал, чтобы поставить нас в неловкое положение. — Он пожимает плечами. — Мы бессмертны; у нас иммунитет.
Генри смотрит на своего брата.
— Ты прямо наслаждаешься этим, как я посмотрю.
Зеленые глаза Николаса сверкают весельем.
— Так и есть. Я должен остановиться, но просто не могу.
— Хорошо, смотри, — говорит Элли, отодвигая тяжелую малиновую занавеску и указывая в окно на балкон. — Видишь вон то растение в горшке в углу, вон там? Если тебя вырвет, Сара, наблюешь в него. Тогда Лив заблокирует тебя своим прекрасным, постоянно увеличивающимся животом — и никто не заметит.
— Или, скорее всего, — Оливия приподнимает подол своей длинной юбки в горошек и придвигается ближе к Элли и Саре, — меня стошнит вместе с тобой. Тот, кто назвал это утренней тошнотой, ничего не понимает в беременности, потому что это теперь мое обычное состояние. В газетах, вероятно, нас назовут блюющими принцессами… но звучит довольно броско, так что могло быть и хуже.
Сара смеется вместе с ними, уже меньше похожая на мертвую устрицу.