Я лежу на полу. Свет из окна над раковиной нашел меня. Я должен был повесить чертовы кухонные занавески Элли.
После того как она ушла прошлой ночью, я напился до одури… еще сильнее… на кухне. Очевидно, и спал я здесь. Я потираю руку о мое измученное лицо, вспоминая о нашей ссоре с Элли, о том, как я чуть не подрался с Джеймсом, о том, как она ушла из-за того, что я сделал — точнее, не сделал.
Господи, как я смог так быстро превратиться в такую дрянь? Это просто магия.
Стук раздается снова… Теперь он больше похож на настоящий стук… и я понимаю, что он исходит не из моей головы — он доносится от входной двери.
Кто, черт возьми, мог прийти ко мне? Итак, — я смотрю на свой телефон — в шесть утра? С языком, похожим на наждачную бумагу, я поднимаюсь и совершаю долгую, болезненную прогулку к входной двери.
Зачем я купил такой большой дом? Ах, да — потому что я придурок. Точно.
Я открываю дверь и задаюсь вопросом, не сплю ли я. Или все еще пьян.
Потому что на моем крыльце стоит принц.
— Доброе утро, Логан, — говорит Николас.
Я размышляю о том, чтобы поклониться, как мне и следовало бы, но нет — не стоит. Я свалюсь к чертовой матери, или меня на него вырвет.
— Доброе утро, Ваше Высочество. — Я смотрю ему за спину и замечаю Джеймса, стоящего у машины. Он весело машет рукой. Я поднимаю подбородок в ответ, благодарный, что нет никаких обид из-за того, что я был ослом прошлой ночью.
— Что вы здесь делаете? — спрашиваю я.
— Я принес чай. — Он протягивает мне один из двух бумажных стаканчиков с крышкой. — Джеймс подумал, что тебе не помешает стаканчик крепкого чая.
Джеймс был прав.
— Спасибо. — Я нажимаю пальцем на край крышки. — Если вы пришли поговорить об Элли…
— На самом деле я не за этим. Но… На твоем месте я бы избегал Оливии. Она привезла свою биту из Нью-Йорка, и выросший живот никак не повлиял на ее удар.
— Спасибо за предупреждение.
Принц смотрит на крышу крыльца, затем оглядывается через мое плечо на дом.
— Я хотел посмотреть, как продвигается строительство дома.
— Дома?
Он кивает.
— Да. Элли говорила, что ты сам занимаешься внутренней отделкой.
— Да.
— Я подумал, что мог бы прийти и помочь.
Нет — слишком рано. Мой мозг не работает.
— Помочь?
Николас, кажется, оскорблен.
— Я строил дома и раньше, Логан. На трех континентах. Не такой уж я беспомощный.
Я качаю головой.
— Нет, я знаю… Я просто…
— А возведение стен — это работа для двоих. Если только кто-нибудь из других парней не придет…
— Нет. — Я качаю головой, пытаясь рассеять туман. — Нет… Мама Томми все еще не выпускает его из дома. Все остальные работают. Так что я делаю все сам.
Затем Николас говорит таким тоном, который не оставляет места для споров:
— Не сегодня, сегодня ты точно один не справишься.
После того как я показываю принцу дом, мы приступаем к работе. Развешивание гипсокартона и шпаклевка — не самое легкое упражнение, и, поскольку день, как обычно, теплый, к полудню я промокаю насквозь, вылив с потом весь яд прошлой ночи. Мы заказываем сэндвичи на рынке в нескольких кварталах отсюда, и после регидрации и горячего душа я уже меньше чувствую себя кучей мусора, на которую кто-то помочился.
Есть цитата из фильма — я забыл, из какого именно, — о том, что идеальный способ закончить тяжелый рабочий день — это выпить бутылку пива. Тот, кто это написал, знает свое дело. Потому что позже мы с Николасом сидим в саду на заднем дворе, у каждого по бутылке холодного пива, и наблюдаем за заходом солнца.
Горизонт светится темно-розовым и ярко-оранжевым — как будто Бог чиркнул спичкой и теперь все небо в огне. И я думаю об Элли… О том, как я хочу, чтобы она была здесь, смотрела на закат в моих объятиях, у меня на коленях, каждую ночь.
— Я скажу тебе кое-что, о чем я никому не рассказывал, — говорит Николас, глядя в небо. — Когда я впервые вернулся домой после отречения и посетил свое первое мероприятие, это было… странно.
Он упирается локтями в колени, смотрит на бутылку, ковыряет этикетку.
— То, как они смотрели на меня… Все изменилось. Это чувствовалось в воздухе. Не думаю, что я полностью осознавал, каким уважением я пользовался раньше, какой властью обладал — до того момента. Пока власть не стала меньше. Я чувствовал себя… кастрированным.
Я киваю, потому что это именно так — ни больше ни меньше.