– О да! – еще бы Эмили не помнила. – Роскошное до вычурности и совершенно неуместное. Если на свадьбе меня ждет нечто в этом роде, то я бы предпочла заниматься выбором платья самостоятельно.
– Ты не доверяешь моему вкусу? – Арман вопросительно выгнул бровь. Он был несколько обижен насмешливыми замечаниями невесты, потому как считал себя образцом безупречности в вопросах моды и стиля.
Эмильенна, вздохнув согласилась предоставить выбор платья ему, заявив, что ей не так уж важно, в чем выходить замуж. Увидеть же свой подвенечный наряд девушка смогла лишь утром в день свадьбы. Горничная Джинелла внесла в ее комнату платье, которое Эмили, несмотря на весь свой скептицизм не могла не признать восхитительным. Оно было выполнено в стиле Эпохи Возрождения. Гармоничное сочетание оттенков шифона, выбранного основной тканью – глубокого серого и розовато-лилового создавало необычное впечатление. Облаченная в чудесное платье, невеста показалась сама себе исполненной какой-то возвышенной таинственности. Та же Джинелла, действующая в соответствии с указаниями Ламерти, занялась прической Эмильенны. Расчесав золотистые волосы Эмили, горничная распустила их по спине и плечам, увенчав головку девушки изящной сеточкой из серебра и мелкого розового жемчуга.
В целом Эмили несколько удивило решение Армана создать ей образ из эпохи позднего средневековья, однако, она не могла не признать, что ее жених продемонстрировал безупречный вкус и чувство гармонии.
Прибыв во Флоренцию несколько недель назад, до свадьбы молодые люди решили жить в гостинице. При этом Ламерти практически сразу занялся поисками дома, где они смогут поселиться, обвенчавшись. И теперь небольшой старинный особняк, увитый плющом, с узорными балконами выходящими на улицу и внутренним двориком, утопающим в цветах, ожидал новых хозяев.
Задавшись целью нарушить во время свадьбы как можно больше традиций, Ламерти не стал ожидать невесту, как положено, у церкви, а поехал туда вместе с ней. И вот сейчас, войдя рука об руку в храм, молодые люди попросили отца-настоятеля обвенчать их. Обернувшись, священник как-то особенно пристально вгляделся в лицо Эмильенны. Затем, встряхнув головой, словно отгоняя наваждение, поднялся и пошел навстречу пришедшим, чтобы обсудить подробности церемонии, которую ему предстояло совершить.
Меньше чем через час, отец Пабло объявил Армана и Эмильенну мужем и женой. Новобрачные, казалось, сами не могли поверить, что это наконец произошло и не знали как себя вести в своем новом положении. Перед тем, как покинуть храм, Ламерти зашел в ризницу, чтобы отблагодарить отца Пабло за проведенный обряд венчания. Через минуту он окликнул Эмили, приглашая ее подойти. Войдя в ризницу, девушка обнаружила мужа и священника разглядывавших какую-то картину. Приблизившись и всмотревшись в изображение, Эмильенна поняла, почему отец-настоятель так странно посмотрел на нее, когда они зашли в церковь.
Картина оказалась портретом молодой женщины, судя по одежде знатной итальянки шестнадцатого-семнадцатого века. Юная дама была красива, но вовсе не это привлекало к ней взгляды присутствующих. Дело было в удивительном сходстве изображенной на портрете девицы с Эмильенной. Жену Армана роднили с портретом не только длинные золотистые волосы и голубые глаза, но и отдельные черты, и даже выражение лица.
– Кто это? – девушка выглядела чрезвычайно удивленной.
– Насколько мне известно, перед вами портрет Лукреции Борджиа в юности, – ответил отец Пабло.
– Той самой Лукреции Борджиа, которая три раза была замужем и считалась олицетворением порока? – уточнила Эмили.
– Это неправда, – раздался сильный и чистый мужской голос за спинами троицы, созерцавшей картину. Супруги Ламерти и отец Пабло обернулись к вошедшему. Им оказался молодой человек лет двадцати пяти с темными вьющимися волосами и яркими карими глазами, не красивый, но исполненный какого-то внутреннего сияния, придававшего ему неуловимую привлекательность.
– Персона моны Лукреции окружена множеством слухов, большинство из которых лживы, поскольку распускались врагами ее семьи. Отец ее и братья, и правда, были исполнены алчности, властолюбия и порока, но бедняжка Лукреция – лишь жертва и пешка в их играх. Раз за разом выдавая ее замуж в своих интересах, мужчины Борджиа не считались с ее чувствами и желаниями. Сама же мона Лукреция была романтичной мечтательницей, искавшей любви. Но если она и обретала кратковременное счастье, отец и брат спешили отнять его у нее. Познав за короткую жизнь куда больше страданий, чем радости, прекрасная Лукреция Борджиа и после смерти удостоилась сомнительной чести – быть оклеветанной в истории. Мне хотелось бы исправить эту несправедливость и запечатлеть ее такой, какой, как мне видится, она была – чистой, юной и прекрасной.