Внутри меня ревет ураган, грозя в любую секунду вырваться наружу.
Руки начинают дрожать, и я прячу их в складках платья, чтобы принц не заметил.
— Вы впервые убили человека? — спрашивает он. Наверное, он замечает панику в моих глазах, пото-му что поспешно продолжает: — Вы хорошо справи-лись. Чистая смерть.
Как смерть может быть чистой, если пролилось столько крови? Мне теперь вовек не отмыться.
В голове снова звучит голос Ампелио. «Ты — дитя своей матери. Приходит время малым птичкам уле-тать. Ты будешь бороться. Моя королева».
Из глубин памяти всплывают новые воспоминания, и на этот раз я не пытаюсь их подавить. Ампелио дер-жит меня за руку, мы вместе идем в конюшни. Он поднимает меня и сажает на лошадь, так что я возвы-шаюсь над ним и над всем миром. Лошадку звали Та-лия, и она любила капли меда. Я чувствую руку Ампе-лио на своей спине, он придерживает меня, оберегая от падения; я чувствую, как клинок пронзает его тело.
К горлу подступает горечь, но я тяжело сглатываю и выдавливаю:
— Рада, что вы так думаете.
Какое-то мгновение кажется, что принц хочет за-дать еще один вопрос, но он просто предлагает мне РУКУ-
— Могу я сопроводить вас в вашу комнату?
Отказать принцу нельзя, хотя очень хочется. Я раз-бита, я не помню, как нужно улыбаться, у меня не получается даже притвориться. Быть Торой гораздо проще, ведь она — пустая оболочка, без прошлого и без будущего. У нее нет желаний, нет злости, есть только страх, только покорность.
— Когда мне исполнилось десять лет, — говорит принц Сёрен, — отец привел меня в темницу и дал в руки новый меч. Он приказал привести десять пре-ступников, астрейское отребье, и показал, как нуж-но перерезать им горло, прикончив одного из них. Остальных девятерых убил я.
«Астрейское отребье».
Эти слова причиняют мне боль, хотя мне доводи-лось слышать куда худшие оскорбления. Я сама по-всякому обзывала своих соотечественников под вни-мательным взглядом кайзера, делая вид, что я вовсе не одна из них. Я издевалась над ними и смеялась над жестокими шутками кайзера, пыталась представить, что не принадлежу к этому народу, пусть даже у ме-ня такая же смуглая кожа и темные волосы. Я слиш-ком боялась даже смотреть на них. И всё это время их порабощали, били и убивали, точно животных, что-бы преподать урок испорченному принцу.
Теперь Ампелио мертв, и всех этих людей тоже ни-кто не спасет.
К горлу вновь подступает желчь, и на этот раз мне не удается сдержать рвотный позыв; я останавлива-юсь, и меня выворачивает наизнанку, прямо на доро-гой костюм его высочества. Принц отскакивает, и ка-кой-то мучительно долгий миг мы с ним таращим-ся друг на друга. Мне следует извиниться, умолять о прощении, прежде чем он расскажет отцу о моей отвратительной слабости, но меня хватает лишь на
то, чтобы зажать рот ладонью и надеяться, что боль-ше приступов не последует.
Потрясение на лице принца сменяется каким-то непередаваемым выражением, возможно, даже жало-стью.
Принц не пытается меня остановить, когда я пово-рачиваюсь и опрометью убегаю прочь.
Даже вернувшись в свою комнату и вытянувшись на кровати, я не могу полностью расслабиться, пото-му что слышу, как за стенами ходят мои личные ох-ранники — подкованные сапоги щелкают по камен-ному полу, позвякивают доставаемые из ножен ме-чи. Стражники всегда здесь, наблюдают за мной через три отверстия в стенах, в каждое из которых можно просунуть палец. Даже когда я сплю, даже когда мо-юсь, даже когда с криком просыпаюсь после кошма-ров, которые почти не помню.
Они следуют за мной повсюду, но я никогда не ви-дела их лиц и не слышала голосов.
Кайзер называет их моими Тенями — это прозви-ще получило такое широкое распространение, что мысленно я и сама так их называю.
Сейчас моим Теням, наверное, очень весело, еще бы: маленькая Принцесса пепла распростилась с со-держимым своего желудка из-за капельки крови, да еще и принца забрызгала! Интересно, кому из них выпадет честь поведать о случившемся кайзеру? Ско-рее всего никому. Принц сам обо всём расскажет, че-рез пару минут кайзер узнает о моей слабости и с уд-военной энергией примется выбивать из меня эту слабость. Возможно, на этот раз он преуспеет, и что тогда останется от меня?
Дверь моей комнаты открывается, и я сажусь. Вхо-дит Хоа, моя горничная. Не глядя на меня, она при-нимается расстегивать пуговицы на спинке моего за-ляпанного кровью платья. Я слышу, как она вздыхает, сообразив, что на этот раз кровь не моя. Платье пада-ет на пол, свежий воздух холодит кожу; Хоа снимает прикрывающую мою спину повязку, и я вздрагиваю от боли, ткань успела присохнуть к свежим рубцам. Хоа осторожно прикасается к ранам, дабы убедиться, что те хорошо заживают, потом зачерпывает немно-го мази из принесенной Айоном баночки, смазывает рубцы и меняет повязку.