Девушка неодобрительно косится на меня, и Цапля спешит вмешаться.
— Я хотел бы пойти с вами, если не возражаете, — тихо просит он. Очевидно, он тоже чувствует себя виноватым — ведь он должен был забрать девочку из покоев Тейна, но не сумел.
Артемизия кашляет.
— Она умерла как героиня. Однажды мы станем прославлять ее в песнях.
— Ей было всего тринадцать, — возражаю я. — Она была слишком юна, чтобы становиться герои-ней. Мне не следовало так рано лишать ее детства.
— У Элпис никогда не было детства, — сурово от-резает Артемизия. Она смотрит на палубу «Тума-на» — оттуда нам спускают веревочную лестницу. — Детство у нее отобрали кейловаксианцы, никогда об этом не забывай. Они — наши враги. Ты дала девоч-ке возможность отбросить роль жертвы, и она с радо-стью воспользовалась этим шансом. Это ее право, не нужно изображать из нее беспомощную жертву, это оскорбляет ее память. Я организую тебе встречу с ее семьей, но им ты скажешь всё то, о чем я сейчас гово-рила. Ты не убивала Элпис, ее убил кайзер.
Я так потрясена, что не могу ответить, и, полагаю, Ца-пля тоже. Не ожидала от Артемизии таких прочувство-ванных слов, и, хотя мое чувство вины не исчезает, от ре-чи Защитницы у меня становится чуточку легче на душе.
— Идем, — говорит девушка, хватаясь за веревоч-ную лестницу. — Сначала поднимаюсь я, потом — Тео; Цапля, ты лезешь последним, на случай если придется ее ловить.
— Я не упаду, — сердито заявляю я. А вдруг упа-ду? После вчерашнего заплыва и подъема на скалу руки болят и с трудом поднимаются; с другой сторо-ны, лестница не такая уж и длинная.
— На палубе соберется толпа, — продолжает Ар-темизия, пропустив мои возражения мимо ушей. — Я буду проталкиваться вперед, а ты держись за мной. Моя мать будет ждать нас в капитанской каюте, по-дальше от шума и суеты.
Она дергает за конец лестницы и начинает караб-каться наверх. Подождав, пока она поднимется на па-ру футов, я тоже берусь за веревки. Руки болят так сильно, что я не могу думать ни о чем другом — и это хорошо, потому что меня вдруг охватывает страш-ное волнение. Я чувствую, что за мной наблюдают сотни глаз, так, словно я человек, достойный вни-мания, а я не знаю, как должен себя вести такой че-ловек.
Когда я наконец добираюсь до фальшборта, Арте-мизия перегибается через планширь и подает мне ру-ку. На ее лице явственно читается паника.
— Прости, Тео, — торопливо шепчет она, втаски-вая меня на палубу. — Моя мать всё-таки вышла, да-бы встретить тебя лично, и есть кое-что, чего ты не знаешь...
— Теодосия.
Мне знаком этот голос. У меня по спине бегут му-рашки, сердце начинает колотиться, как сумасшед-шее, меня охватывает безумная надежда, не посещав-шая меня уже десять лет. Знаю, это невозможно, но я узнала бы этот голос где угодно.
Артемизия отступает в сторону, и сначала я вижу огромную толпу людей: они стоят вокруг меня полу-кругом, у всех на лицах написан восторг. Некоторые держат на руках и плечах детей. Вид у большинства матросов такой, словно они ни за что не отказались бы от возможности лишний раз перекусить, однако видно, что, в отличие от живущих во дворце рабов, они не голодают.
Толпа расступается, и к нам подходит женщина.
У нее лицо моей матери, ее голос, такие же темные глаза, круглые щеки и полные губы. Тот же рост, та же стройная фигура. Такая же копна непослушных темно-каштановых волос — мама позволяла мне заплетать ее волосы в косички. Такие же веснушки, которые один зна-менитый поэт сравнил с «изумительным созвездием».
Хочется заплакать и броситься к маме, но ладонь Артемизии опускается на мое плечо, и я прихожу в себя.
Моей матери нет в живых, и я это знаю. Она умер-ла у меня на глазах.
— Это что, какой-то трюк? — свистящим шепотом спрашиваю я, пока женщина подходит ближе. Вокруг собрались мои соотечественники, они смотрят, поэ-тому я заставляю себя стоять, выпрямив спину, и не броситься к ней в объятия.
Женщина вскидывает брови — в точности, как моя мать — но в ее глазах я вижу печаль.
— Никто не собирался умышленно вводить тебя в заблуждение, — произносит она голосом моей ма-тери. — Ты что, не предупредила ее? — обращается она к Артемизии.
Стоящая рядом со мной Защитница вытягивается в струнку, точно дисциплинированный солдат.
— Мы не хотели рисковать... Если бы Тео начали пытать.. — Она умолкает и прочищает горло. — Тео, перед тобой Бич Драконов.
Женщина улыбается губами моей матери, вот толь-ко в ее усмешке нет той теплоты, которая всегда исхо-дила от мамы — наоборот, в ее улыбке я вижу горечь.
— Если хочешь, можешь называть меня «тетушка Каллистрада».