Но тоже потрясающая вещь.
МАЙКЛ
Ожерелье с крошечной серебряной снежинкой.
— Это с Зимнего Карнавала, — сказал он, будто боялся, что я не узнаю. — Помнишь, с потолка в спортзале свисали бумажные снежинки?
Естественно, я помню снежинки. У меня есть одна, хранится в ящике прикроватного столика.
И, да, это, конечно, не билеты на выпускной бал и не амулет с гравировкой «Собственность Майкла Московитца», но уже очень, очень близко.
И я обняла Майкла прямо там, на лестнице, и крепко-крепко поцеловала, прямо перед официантами, и гардеробщицей, и еще кем-то там. И мне все равно, кто именно смотрел. Честное слово, в тот момент любой корреспондент мог снять целую серию кадров и вывесить завтра во всех газетах под заголовком «Принцесса занимается любовью в общественных местах », и мне бы было все равно! Даже глазом бы не моргнула! Вот как я была тогда счастлива.
То есть не была. А счастлива. Вот как я счастлива. Какая я счастливая. Даже пальцы дрожат, когда я пишу все это, потому что впервые в жизни, кажется, я достигла верхних веток дерева Юнга по самоакту...
Секунду. Что это там за страшный шум? Будто бьется посуда, лает собака и кто-то страшно визжит»...
О господи. Это бабушка визжит.
2 мая, пятница, полночь, моя комната
Мне следовало догадаться, что все так хорошо быть не может. Я имею в виду мой день рождения. Все шло так правильно с самого начала! Конечно, никто не отменял моей поездки в Дженовию, и на выпускной пока не пригласили. Но все остальное было просто чудесно. Все мои любимые (ну, почти все) сидели за общим столом и не ругались. Я получила все, что хотела (ну, почти все). Майкл написал мне песню. И подарил ожерелье со снежинкой. И еще ведь мобильник!
Впрочем, стоп. Речь же сейчас идет обо мне. Я думаю, что в пятнадцать лет уже можно подводить какие-то жизненные итоги. Так вот, у меня до сих пор не наладилась нормальная жизнь. Ни нормальная жизнь, ни нормальная семья и, определенно, ни нормального дня рождения.
Правда, на этот раз наметилось некоторое исключение, так как этот день рождения мне испортила не бабушка. А бабушка вместе со сбоим Роммелем.
Спрашивается, кому придет в голову принести в РЕСТОРАН СОБАКУ? Мне все равно, что во Франции это считается нормой. Мало ли что там принято, в этой Франции. Во Франции девушки не бреют подмышки, и это нормально. Этот факт что-нибудь говорит вам о Франции? И они там едят улиток. УЛИТОК. Да кто, если он находится в здравом рассудке, будет думать, что раз что-то считается нормальным во Франции, то оно будет считаться нормальным и в Соединенных Штатах?
Я скажу, кто. Моя бабуленька, вот кто.
Честно. Ей даже непонятно, почему поднялся такой тарарам.
— Естественно, — говорит, — я взяла Роммеля с собой.
В ресторан. На мой праздничный ужин. Моя бабушка принесла СОБАКУ на МОЙ ПРАЗДНИЧНЫЙ УЖИН.
Она сказала, что как только оставляет Роммеля одного, он сразу начинает облизывать себя так, что выдирает всю шерсть. Это навязчивое нарушение психики, и диагноз этот поставил королевский ветеринар из Дженовии. Он еще прописал Роммелю успокоительное.
Я не шучу: Роммель пьет успокоительное. Но я лично считаю, что дело не в навязчивом психозе, а в том, что он живет с бабушкой. Если бы МНЕ пришлось все время жить с бабушкой, я бы точно выдрала себе все волосы, которые бы только смогла достать.
Но даже если допустить, что ее собака страдает нарушениями психики, все равно это не причина приносить ее НА МОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. В дамской сумочке от «Гермеса». Со сломанной застежкой, между прочим.
Так что же случилось, пока я сидела в дамской комнате? Ах, да, Роммель сбежал от бабушки. И как начал носиться из угла в угол по всему ресторану, уворачиваясь от тех, кто пытался его поймать. Любой, сбежавший от бабушки, метался бы так же.
Могу вообразить, что подумали официанты и метрдотель при виде лысого жирненького карликового, который то прятался под столики, покрытые скатертями, то выскакивал из-под них. Вообще-то я знаю, что они подумали. Они подумали, что Роммель был гигантской крысой. Неудивительно, ведь без шерсти, да в полумраке он очень сильно смахивает на грызуна. Но мне кажется, что те посетители, которые с диким визгом вскочили на стулья, тоже поступили неправильно. Некоторые же (Майкл мне потом рассказал) достали фотоаппараты и давай снимать все вокруг. Я уверена, завтра в какой-нибудь японской газете появится статья о том, что на Манхэттене развелось столько крыс, что даже в четырехзвездочных ресторанах от них спасу нет.
Я не видела, что произошло дальше, но Майкл сказал, что события разворачивались как в фильме База Лурмана, разве что Никол Кидман не было видно: помощник официанта по уборке со столов грязной посуды, видимо, не успел заметить возни, происходящей в зале. Он вышел из-за колонны с огромным подносом в руках. На подносе стояли полупустые тарелки с остатками супа из лобстеров. Внезапно Роммель, которого папа загонял к салатной стойке, изменил направление и кинулся под ноги бедному помощнику, и через мгновение суп-пюре из лобстеров летел во все стороны.
К счастью, значительная часть этого блюда приземлилась на бабушку. Она-то как раз это заслужила. Ее костюм от Шанель был покрыт страшными кляксами. Ну, и нечего было тащить свою СОБАКУ на МОЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ. Хотелось бы мне, конечно, посмотреть на это зрелище. Бабушка, покрытая супом. Хотя никто из присутствовавших в этом не признался, я уверена: у бабушки в супе был смешной вид. Клянусь, если бы это был единственный подарок на день рождения, я была бы счастлива на все сто.
Но к тому моменту, как я пришла из туалета, бабушка уже была тщательно обтерта метрдотелем. От супа остались лишь мокрые пятна по всему ее телу. То есть, костюму. Я пропустила все веселье (как обычно). Вместо этого я подоспела как раз к тому моменту, когда метрдотель надменно приказывал бедному помощнику официанта вернуть полотенце: он был уволен.
УВОЛЕН!!! И за что? За то, в чем абсолютно не был виноват!
Джангбу — так его звали, выглядел так, будто сейчас заплачет. Он без перерыва бормотал извинения. Но это уже было не важно. Потому что если ты проливаешь суп на вдовствующую принцессу в городе Нью-Йорке, то можешь помахать карьере в ресторанном бизнесе ручкой. Ну, это то же самое, если бы повар изысканной кухни в Париже ходил бы в Макдональдс. Или П. Дидди купил бы нижнее белье в «Уолл-Марте». Или если бы Ники и Париж Хилтон в субботу вечером валялись бы дома, на диване, а не пошли бы в ночной клуб. Это все просто НЕВОЗМОЖНО.
Я попыталась заступиться за Джангбу перед метрдотелем, после того как Майкл все мне рассказал. Я сказала, что никоим образом ресторан не должен нести ответственность за поступки собаки моей бабушки. Собаки, которой здесь даже нельзя появляться.
Но ничего не вышло. В последний раз я видела Джангбу, когда он грустно шел к кухне.
Я попыталась поговорить с бабушкой, пострадавшей стороной (якобы пострадавшей, потому что на ней нет ни царапинки), чтобы она уговорила метрдотеля взять Джангбу на работу обратно. Но она оставалась неподвижной, словно камень, и не вняла моим мольбам. Даже когда я напомнила ей, что многие, кто работает помощниками официантов — иммигранты, совсем недавно здесь живут и должны посылать деньги семьям, оставшимся дома. Даже после этого она не смягчилась.
— Бабушка, — в отчаянии воскликнула я, — да чем же Джангбу отличается от Иоанны, африканской сироты, которую ты поддерживаешь от моего имени?! Оба всего лишь пытаются пройти свой жизненный путь до планете, которая называется Земля.
— Разница между Иоанной и Джангбу в том, — сказала бабушка, прижимая к себе Роммеля и пытаясь успокоить его (а для того, чтобы поймать его, потребовались объединенные усилия Майкла, моего папы, мистера Джанини и Ларса, причем схватили его за секунду перед тем, как он собирался выскочить на улицу, прямо на Пятую авеню, на свободу), — что Иоанна, в отличие от Джангбу, НЕ ПОЛИВАЛА МЕНЯ СУПОМ!