Вечером я заперся в своей каюте и принялся терзать переводчик. Я подъедал желе, без которого к этому моменту уже жить не мог – зараза вроде семечек, – и наблюдал за извлечением лингвистической информации. На третьей вазочке переводчик отмотал свой лексикон к моменту знакомства с командой и скромно вывел: "Человек. Пол определяется интонацией".
Значит, сообщая, что я мужик, нужно было хватить стулом об пол.
Досадную ошибку нужно было исправить. Я доел желе из четвертой вазочки и обнаружил, что ничего не хочу. Хотелось свернуться в крендель и плевать в потолок.
Этим бы я и занялся, если бы не боевой офицер Троп, проявивший чудеса проницательности. Ему все казалось, что я землянин. Подтверждением послужило сравнение моего лица и оказавшейся у них в базе данных фотографии Ким Чен Ира.
Не знаю, как она туда попала, но это было нечестно. Зато теперь вы тоже можете оценить проницательность Тропа – сам я никогда бы не нашел ничего общего. Недаром мама говорила, что я красивый мальчик…
Найдя сходство, Троп вылез из кожи вон и заполучил какой-то ролик, на котором некий шпионский корабль запечатлел мощь Земли – городской аэропорт, пробку в Йорке в час пик, митинг хиппи и стадион, сослепу принятый за объект военного значения.
С этим роликом они ко мне и явились – Зеф, которому пришлось наклоняться, чтобы не скрести затылком об потолок, смурной и задумчивый Рем и сам боевой офицер с пристегнутым за плечами алтарем. В алтаре что-то курилось.
Я сел на кровати и изобразил дружелюбный вид.
– Расскажи о своей планете, Андрей, – приказал Зеф, с любопытством рассматривая разобранный переводчик.
Я напрягся. Дело было худо – от моей умной машинки сейчас остался один сменный блок с присоединенным халтурщиком-наушником.
Сам я выучил от силы десяток слов, объясниться которыми мог только на кухне.
– Вы – развитая цивилизация?
– Не совсем, – осторожно сказал я.
Зеф вскинул на меня жестокие желтые глаза, и я моментально уверовал в то, что он действительно отличается от Рема и Тропа. От тех мороз по коже не продирал.
– У вас есть общественный транспорт? – Зеф начал издалека.
– Да, – ответил я.
– Авиация?
– Есть.
– Вы строите высотные дома?
Оговорюсь – тот ролик я в глаза еще не видел, но уже понял, что капитан гнет какую-то упорную линию.
– Нет, – зло сказал я. – Мы мирная цивилизация, живущая в лесах. Мы любим природу и грибы.
Меня не поняли.
Рем смотрел на меня с сочувствием. Ему было явно жаль терять внимающего его парадному могуществу собеседника. Троп напрягся при известии о существовании авиации, и его так и не отпустило – собрался в комок железных мышц.
– Симулятор безопасных проекций. Мы сравним, – изрек он, и я понял, что мне хана.
Не при моих способностях к созданию мыслеобразов изображать альтернативную реальность в обход картин собственной планеты.
В проектор я шел, как на эшафот. Если только кто-нибудь до меня поднимался на эшафот, лопая по пути ананасовое желе. Ну ничего не мог с собой поделать!
Тяжелые ботинки мориев мерно грохали по пластиковому покрытию коридоров. Всяческая встреченная корабельная мелочь вжималась в стены.
Я плелся сзади со своей банкой. Я страдал. Все это напомнило мне виденную в детстве сказку – как попал то ли Иван-царевич, то ли еще какое лихо в гости к Кощею, и тоже шел вот так по курящимся дымом коридорам, жуя свое молодильное яблоко… Стоп.
Кто сказал, что альтернативную реальность нужно придумывать с нуля?
В дверях проектора я воодушевился. Я знал, что мне нужно делать, поэтому гостеприимно и нежно улыбался.
– Прошу.
От потока моих мыслеобразов проектор чуть не перегорел – по крайней мере, я заметил в угольной черноте раскинувшегося перед нами леса битое беленькое пятнышко, словно выгоревший пиксель на жк-мониторе.
Команде было не до поломки – они озирались с видом научно-исследовательской экспедиции. Вокруг них буйно произрастал сказочный бурелом вперемежку с мухоморами, гротескными настолько, что казалось – бумажные. На окруженной гнутыми елями полянке прочно и увесисто стояла сложенная из почерневших бревен изба. Вокруг избы красовался частокол. За ним росли чахлые подсолнухи. Из окна избы высовывалась сморщенная в изюм старушенция с торчащим из накрашенного рта кривым клыком. На ее голове громоздились затейливые парижские кудряшки, седые до синевы. Там же сидел гигантский черный кот.
– Это мама, – отрекомендовал я, пытаясь придать голосу максимальную концентрацию нежности, хотя сам слегка ошалел – никогда не думал, что представляю бабу Ягу именно так.
Распускать мысли не рекомендовалось. Стоило мне ошалеть, как черный кот плюнул на лапу и издалека погрозил мориям довольно неприличным жестом.