Разом высвободившись из объятий, Полина отстранилась, отступила на шаг и с испугом посмотрела ему в лицо:
— Ты… ты блаженный… — губы ее дрогнули. — А может быть, ты просто шут, скоморох?..
— Я ведь только хотел объяснить… — бормотал Васка, уже зная, что слова бесполезны, что опять он сморозил совсем не то, что должен был сказать, что Поленька от него ждала. — Прости меня, мне просто необходимо понять, откуда появилось в мире зло…
В глазах женщины стояли слезы, губы ее кривила жалкая и какая-то беззащитная улыбка.
— И об этом твоя книга?..
Мерцалова бросило в жар. Он утер выступившую на лбу испарину рукавом. Слова Полины, а куда больше — жалостливое и болезненное выражение ее лица вдруг разом поставили под сомнение все то, чем он последнее время жил.
— И ты думаешь, это кому-то надо? — Улыбка ее стала жестокой.
Васка почувствовал, как к нему вплотную подступила безысходность. Приступ паники до боли сжал грудь, в глазах потемнело.
— Никогда, слышишь, никогда ко мне не приходи, — кидала ему в лицо Полина. — Юродивый, видеть тебя не могу!..
Женщина резко повернулась и побежала по тропинке между соснами.
— Полина! Поленька! Поля!..
Мерцалов сделал движение ее догнать, но ноги его не слушались, мутной волной захлестнула дурнота. Он тяжело опустился на землю.
Когда очнулся, бледный диск луны стоял уже высоко над головой. «Должно быть, поднялась температура», — догадался Васка, с трудом вставая. Пошатываясь, вернулся в избу. В дальнем ее углу все так же горела зеленая лампа. Жар то наплывал, то сменялся ознобом, его колотила лихорадка. Мысли стали тягучими, навязчивыми. Васке казалось, что вернуть Полину можно, лишь закончив лежавшую на столе рукопись. Движимый горячечным бредом, он опустился на стул, придвинул к себе лист бумаги. «Она прочтет, — повторял про себя Васка, — и увидит, как я ее люблю, как трудно мне без нее жить. Ведь если понять природу зла, то все в жизни изменится, и люди станут другими, и сам я стану другим. И надо-то всего: найти нужные слова и расположить их так, чтобы они обрели новый смысл…» Все смешалось в голове у Мерцалова, жизнь его удивительным образом наложилась на текст рукописи и представлялась теперь Васке в виде мозаики, элементы которой во что бы то ни стало надо составить вместе.
«Господи, как же трудно сосредоточиться», — стискивал зубы Васка, с силой тер кулаками глаза. Строчки плыли, но он заставлял себя читать написанное:
— «Знал Господь, — шевелил пересохшими губами Мерцалов, — не мог не знать, что отпадет от него любимый ангел, как знал, что, обретя свободу, породит человек в сознании своем зло. Двигающие Вселенную силы: созидание и разрушение, космос и хаос — превратятся на Земле в Добро и Зло. По узенькой, пролегающей между ними тропинке станут совершать люди свое восхождение…»
Мерцалов сделал глоток успевшего остыть чая, кружка в его руке дрожала. Веки будто налились свинцом, глаза сами собой закрывались. Что-то важное, может быть самое главное, оставалось несказанным, без чего справедливость написанного не будет очевидной. Денница?.. Да, конечно же Денница, но не он впустил в мир зло: падший ангел лишь стал его хозяином и символом… Пробиваясь через хаос обрывочных, словно шинкованная капуста, мыслей, Васка, вглядывался в начало времен…
На листе бумаги оставалось еще место, но не было сил. Оперевшись руками о стол, Мерцалов поднялся на подгибавшиеся ноги, сделал пару шагов к стене. Упал на придвинутый к ней топчан. Перед глазами все плыло, сознание дрожало, словно пламя свечи на ветру. Из угла избы в подпоясанной веревкой власянице вышел высокий мосластый старик. Длинные седые волосы обрамляли его крупную, гордо посаженную голову, живые глаза лучились. Подойдя к топчану, старик положил на пылающий лоб Васки большую прохладную руку, провел ладонью по его мокрому от слез лицу, и Мерцалов провалился в сон. В упавшей, словно ночь, тьме он услышал голос:
— Господь милостив, не по силам Он ноши не дает…
21
Затащив в прихожую чемодан и сумку, Крыся посмотрелась в зеркало.
— Что, если мне постричься? — Скинула туфли. — Да, кстати, как прошла твоя встреча с президентом? Звонила тебе, звонила, думала, встретишь у подъезда, пришлось просить шофера такси…
Ответом ей было молчание. Заинтригованная, девушка заглянула в комнату и обомлела. Представившаяся ее взгляду картина напоминала излюбленную советскими киношниками сцену обыска жилища подпольщика царскими жандармами. Все ящики были вытащены из своих гнезд, их содержимое валялось живописными кучками на полу. Здесь же лежали какие-то бумаги, а в углу свисал со стула мятый и грязный серпухинский пиджак. Постель на старом диване сбилась комом, в то время как по комнате в несколько эшелонов плавали облака сизого сигаретного дыма. Посреди этого вселенского хаоса сидел всклокоченный, в распахнутом халате Мокей и метал на журнальный столик игральные кости. При появлении Крыси он отсутствующе улыбнулся, но занятия своего не бросил.