– У меня сорок боковых карт, можно выбирать любые? — уточнил я.
– Да, обычно у игроков колода тоньше в два раза, но у тебя все карты пазаака, — этот факт немало удивил Травера.
– Это необычно?
– Половина карт боковой колоды бесполезна. Или требует излишне творческого набора основной колоды, эти карты скорее коллекционная ценность. Их часто продают отдельно от традиционного расклада с рук на руки.
– Пробную партию? — предложил я.
Подошел официант с подносом, Травер взял с него коктейль.
– Я по правилам Сената Республики не играю, — напыщенно сообщил мне твилек.
– Ничего не ставишь на кон, ничего не выигрываешь и не проигрываешь — просто тратишь время, — объяснила Нейла.
– Мы можем играть по правилам Нар-Шаддаа, — предложила Свельда. Если положительные эмоции и оптимизм могли бы передаваться по воздуху, то она была бы излучателем.
– Если только ты играешь лучше, чем она, — прохрипел мне в ухо Ивендо. — Меня не прельщает любоваться твоей голой задницей.
– Сыграем на интерес? — предложил Фарланд.
– Сойдет.
Я набрал по две карты каждого вида главной колоды, наугад вытащил десятку боковых и выложил их все на люминесцирующий стол. Мой соперник повторил мои действия, основная и боковая колоды у него были уже собраны. Ход завершал нажатие кнопки на столе. Начали.
Забрав загоревшиеся карты «руки», я перекладывал в игровое поле подсвечивающиеся при каждом ходе карты основной колоды. Дойдя до семнадцати, я положил на стол карту-перевертыш из «руки», превратив тройку в шестерку и получив при этом выигрывающую двадцатку.
– Возможно зря, — заметил Травер, внимательно наблюдавший за игрой, потягивая свой напиток. — Держи в уме основную колоду, оставшаяся тройка могла дойти с разной вероятностью от того, как собрана основная колода.
– Откуда мне знать, что выпадет?
– Оценивай шансы, считай и одновременно полагайся на интуицию и удачу. Если бы их не было, не были бы знамениты игроки, выигрывающие партию-за-партией. Это самое серьезное доказательство существования удачи, которое я знаю.
Следующие два раунда я продул, проиграв всю партию. Неплохо знать будущее, подумал я. В прошлое я уже заглядывал, заглянуть немного вперед можно попробовать. Вернее не пробовать, оценить шансы.
– Возьми, промочи горло, — подала мне пластиковый стакан с трубочкой Нейла.
Я потянул незнакомый прохладительный напиток, очень вкусный сок или шедевр химиков, алкоголя в нем не оказалось. Я вопросительно поднял бровь.
– Во-первых, тебе рано, — пояснил мне лейтенант. — Во-вторых: никто еще ничего из нас не выпивал в этой кантине уже вторые сутки — нам всем нужна твердая рука и ясный ум.
– Ясный ум? — вздернул брови я, косясь на пилота и одновременно борттехника. И что-то там еще по совместительству.
– Травер не может мешать курить мне спайс, это прописано в моем контракте, — пояснил мне лейтенант.
Или он был очень ценным членом экипажа, или у капитана действительно проблемы с командой, — решил я.
– Но мы старательно сидим в кантине, изображая нажирающуюся команду звездолетчиков, — ситуация веселила Свельду. — А я ещё не танцевала на столе!
– Это у нас на вечер, — Нейла, напротив, бурлила от недовольства. Да, я не завидовал Траверу, путешествовать по злачным местам в компании жены… Но, опять же, я, видимо, чего-то не понимаю.
Блюзовая мелодия завораживала, чистый звук лился спокойно, развивая мелодию. Пещерная акустика в зале, что удивительно, почти не портила звук. Я невольно заслушался, закрыв глаза.
– Так ты будешь играть? — отвлек меня нетерпеливый Травер.
– Да, — ответил я не открывая глаз. Медленно мысленно я перебирал колоду в поисках потенциально полезных карт. Я мог просто обманывать себя или заниматься самовнушением, но Сила вокруг откликалась на мои мысленные поиски, изменяя свой поток, закручиваясь вокруг меня, послушно сменяя свое привычно ровное течение. Сила пульсировала в такт музыке.
– Что желаешь поставить на кон? — Я ясно его понимал, Сорок Пятый давно уже ничего не переводил для меня. В этот момент я осознал, что знаю основой уже почти полностью. Это напрягало меня, поскольку источник этого знания мне был неизвестен. Пусть каждый акт познания — это отчасти и акт веры, но происходящее расшатывало обыденные границы реального. Ведь никаких сверхъестественных событий по определению не может происходить — коли уж они свершились, то они вполне естественны. Как нет и никаких «нематериальных» проявлений чего бы то ни было. То, что папуасу нечем поймать радиоволну еще не лишает ее права называться формой материи.