– Вернёмся к твоему отношению к людям, – сказал Бода.
– Это так важно? Вам есть какое-то дело до меня?
– Для меня – да. Мне это важно. Ведь я отвечаю за тебя. Ты видишь в человечности только слабость, но это и сила. У тебя есть друзья, семья? Не подельники и переменчивые союзники, что могут предать в любой миг, как только сочтут это рациональной стратегией?
– Я таких не знаю. Но и не хочу связывать себя или других такими обязательствами. Я стремлюсь к свободе и не покушаюсь на чужую, – мне показалось важным закрепить такое своё отношение и к этим частям внешнего мира, пусть даже говорящим и, кажется, даже мыслящим. Кажется.
Что-то во мне с чудовищной силой противилось сильным связям с кем-то еще, прикованным к миру; казалось мне, что это только сделает мои цепи крепче.
– Обычно так говорят люди, избегающие ответственности, - не одобрил моего атомизма Бода.
– Я не требую ни от кого ни любви, ни обязательств иных, кроме как рациональных, исполнение которых выгодно взявшему их. Не покушаюсь на чужую свободу. А ещё со мной почти никому не по пути. К чему увлекать на свою дорогу тех, кто к ней не готов? Вот что было бы безответственно!
– Отговорки. Неужели нет и тех, кто разделяет твои убеждения?
– Полностью? – я вспомнил про Ревана. – Нет.
– Однако я не могу жалеть о том, что ты не найдешь таковых в нашем ордене, – сказал, поразмыслив, Бода. – Джедай, разделяющий твои убеждения, не скованный никакими ограничениями, может совершить воистину ужасные дела.
– Но он будет эффективен. Крайне эффективен, – усмехнулся я.
– Цель не всегда оправдывает средства. Если важен лишь конечный результат, то лишенный привязанностей и безусловных ценностей рыцарь может пойти на действительно ужасные вещи. Уверенный, что совершает меньшее зло. Но достигнув этой столь важной конечной цели, даже минимизировав привнесенное им зло, он вдруг поймёт, что и сама его цель лишена смысла.
Или, что хуже, на радиогоризонте маячат новые цели, достижение которых потребует противоречащих всем установлениям кодекса шагов. И вот уже совершённое как обесценивает все предыдущие поступки, так и превращает совершившего подобное в изгоя, который шаг за шагом уничтожает всё то, ради чего так старался.
Такое происходило и уже не раз. Из самых лучших побуждений совершались неприемлемые вещи. Корусанский орден готовит себе погребальный костёр, лишая рыцарей семей и воспитывая фанатиков. Осталось только дождаться, когда кто-то поднесет к нему открытое пламя.
– И кто поднесет факел? Кому достанется эта честь? – спросил я.
– Обычно это делают специально обученные люди. Они разносят пламя, потворствуют разрушениям во имя созидания, хотя мне порой и кажется, что их роль только в сокрушении едва устоявшегося порядка, – ответил Бода. – И возникающее на месте разрушенного ничем не лучше старого.
– Это очень важная задача! Кто-то должен обмазываться пеплом с погребального костра, возвещая о новом повороте в жизни ли, в истории ли, свершая безумный танец в честь смерти-и-жизни, – оспорил я.
– Ты недавно говорил о том, что находишься в трезвом уме и ясной памяти.
– Поболее многих, – горделиво сказал я.
– Тогда почему ты не вспомнишь о зелтронах? Вот уж кто не нуждается в постоянных расчетах и сомнениях в правильном выборе.
– Я о них помню. Они забавные, милые, гладкие, и многих из них хочется зацеловать и пощупать, но их трудно назвать разумными существами. Мне глубоко противно их безапелляционное веселье, безумная жизнерадостность даже перед самым ликом смерти. Нежелание принять в расчет, смирение со своей участью и ролью, принятие не своих, не ими созданных желаний и страстей.
– Почему не ими? Это часть их природы, с которой ты почему-то сражаешься. К чему искать ответы на те вопросы, что их и не подразумевают?
– Потому что в противном случае ни в чем нет смысла, – тихо сказал я.
– Зависит от того, что вкладывать в это слово, – пожал плечами Бода. – Почему смысл обязательно должен быть всеобъемлющим, свойством всего мира, а не твоим собственным выбором из множества доступных целей в жизни?
– Почему?! – перебил я мастера. – Тут звучит вопрос не «почему», а «зачем», на который, как известно, дать ответ непреодолимо тяжело.
– Зелтронцы его себе дали. Это поразительно, но целый вид не страдает от поиска ответов на вечные «человеческие» вопросы, – сказал Бода. – А вот те, кто ищут во всём смысл, чьи мысли посвящены только своему суперэго и своему удобству, что бы под ним ни подразумевалось, лишены покоя. Никто другой, следующий твоим идеалам, никогда не подумает о тебе самом просто так, не проявит соучастия или милосердия как должного. О да, конечно, он будет брать тебя в расчёт как часть полезного для себя окружения. Так же, как и ты сам, он не будет полностью пренебрегать чужими интересами, но лишь до тех пор, пока это выгодно ему самому. Поскольку не глуп и недальновидно воевать со всем миром. Но только поэтому.