Я безразлично пожимаю плечами.
— На кой черт мне бессмертие? Я еще лет пятьдесят протяну, вряд ли больше. Первая депрессия уже была в прошлом году.
— Полетишь с нами — протянешь дольше, — говорит Урсула. — Поверь мне. Сам подумай, что ты теряешь? Не хочешь верить в реальность — не надо. Огородись в своем уютном мирке, какая тебе разница, что снаружи? А потом, чем черт не шутит, может, тебе понравится реальная жизнь?
— Нет никакой реальной жизни! — резко говорю я. — Все реальности равноправны, принцип относительности, правда в глазах смотрящего, и все дела. И нечего мне мозги трахать всякой ересью!
— Извини, — говорит Урсула. — Так как, ты согласен?
— Подумаю, — говорю я. — Скинь мне полный текст договора и аванс, скажем… — я называю сумму. — И… как отсюда выйти?
Урсула неожиданно смеется.
— Выйти можно только ножками, — говорит она. — Возвращаешься в матричный блок, находишь свою капсулу, ложишься, подключаешься к своей реальности. Только так.
— Извращенцы вы все, — говорю я.
— Какие есть, — смеется Урсула.
— Может, перепихнемся? — спрашиваю я.
Урсула отказывается. Я решаю пойти ва-банк. В прошлый раз она легко поддалась на блеф, может, и теперь…
— Тогда сделка не состоится, — говорю я.
Урсула хмурится. Некоторое время размышляет, затем говорит:
— Могу тебе тело сбросить, полный образ, со всеми текстурами. Но душу не дам, даже не проси. И Ханю не говори, что я тебе тело подарила, он ругаться будет.
— Договорились, — улыбаюсь я. — Я пошел.
— Скатертью дорожка, — говорит Урсула, отворачивается и уходит.
Я взбираюсь по крутому склону. Наверху останавливаюсь, чтобы перевести дыхание. Оборачиваюсь и вижу, что Урсула и Хань стоят у самой кромки воды и что-то оживленно обсуждают. Хань сильно ниже Урсулы, он может поцеловать ее в сосок, не нагибаясь. Если она ему даст.
Обратный путь дается тяжелее — приходится подниматься вверх по склону. Когда я взбираюсь на крыльцо, дыхание снова сбивается, второй раз за день. Такого со мной не бывало даже в Польше в 1939 году, когда мы ухитрились угодить в окружение в том городишке, не помню, как он назывался… Эти славянские названия так трудно запомнить, а произнести вообще невозможно… Как я тогда бежал… Все-таки неправильная здесь реальность, нельзя делать тела такими немощными, сам себе противен становишься.
Нахожу свою капсулу, раздеваюсь, забираюсь внутрь. Металлические контакты неприятно холодят маленькие лысины на затылке и висках. Надо же такое придумать — контакты, матрица… Извращенцы, тьфу на вас на всех!
Крышка капсулы закрывается, освещение гаснет, я чувствую, как многочисленные датчики облепляют тело. Жду, когда начнут втыкаться катетеры, но реальность переключается раньше. Хоть на это местному демиургу хватило ума.
Встаю с кресла, потягиваюсь. Киса вопросительно смотрит на меня, я обращаюсь к сети, вызываю образ Урсулы, сравниваю. Некоторое время думаю, затем принимаю решение.
— Меняй тело, — приказываю я. — Вот ссылка. Отныне тебя зовут Урсула.
— Характер тоже менять? — спрашивает Киса.
— Меняй, — говорю я. — Информацию возьмешь из психопрофиля, он у этой телки в открытом доступе. Но блок подчинения не трогай.
— Информация неполная, — печально говорит Киса. — Дополнить по умолчанию?
— Дополняй.
Киса превращается в Урсулу, это происходит мгновенно, без каких-либо промежуточных стадий. Она оглядывает комнату и говорит:
— Бедненько, но чистенько. Я думала, хуже будет.
Мне не нравится ее ехидная интонация.
— Любовь и обожание верни, как у Кисы было, — говорю я.
— Сделано, — говорит Урсула и встает на колени.
Мы занимаемся любовью, долго и исступленно. А потом я засыпаю в объятиях Урсулы.
Когда я просыпаюсь, оказывается, что я лежу между Урсулой и Кисой, а поодаль сладко посапывают две девчонки-малолетки из старых, почти забытых фантазий. И как только вычислительной мощности хватило на такую групповуху… Ах да, Урсула вчера обещала апгрейд, не эта Урсула, а другая, настоящая.