К счастью, муж увлекся девятнадцатилетней телефонисткой из компании «Бритиш телеком». И Надя, для которой секс всегда стоял на втором после карьеры месте, с радостью согласилась на развод. Муж был настолько поражен этим, что пришел в детский восторг и, разоткровенничавшись, рассказал, как они с Шэрон занимаются сексом. Она испытала настоящий шок, узнав из его откровений, что он уже давно трахает и сосет свою юную пассию ежедневно и в машине, и у нее дома, получая от этого неописуемое удовольствие. С Надей же он занимался этим лишь раз в неделю, по пятницам, и только в одной позиции – поставив ее на четвереньки.
Все эти неудачи навели Надю на мысль, что ей необходимо какое-то сексуальное приключение в духе тех, что себе позволяла Анджела. Нет, разумеется, любовники у нее тоже были. Они проявляли достаточно искушенности и терпения в сексуальной игре и доставляли ей удовлетворение. Но она ни разу не испытала с ними безумного восторга и испепеляющей страсти. Все было размерено, рассчитано и предопределено, потому – скучно. Сейчас же Наде хотелось чего-то большего, и она чувствовала, что достойна этого.
Запахнув полы халата потуже и затянув их поясом, Надя спустилась на кухню и приготовила себе чаю. Есть ей пока не хотелось, она пообедала с клиентом в ресторане. Устроившись за кухонным столом с чашкой крепкого ароматного чая, она смотрела телепрограмму, но, не найдя в ней ничего достойного внимания, стала вспоминать детали рассказа Анджелы о ее встрече со странным американцем. Черные шелковые простыни не давали Наде покоя. Воображение рисовало ей киноактера Россано Брацци, ласкающего ее в черной комнате.
Она прошла в спальню, задернула шторы на окнах, выходящих на улицу, скинула халат и уставилась на свое отражение в зеркале. Соски отвердели и потемнели, как спелые вишни. Она сжала груди и в сердцах выругалась:
– К черту эту Анджелу с ее рассказами!
Ей в голову вдруг пришло простое объяснение ее излишней сексуальной озабоченности: на нее скверно влияла Анджела, регулярно делившаяся с ней своими впечатлениями от встреч с любовниками. Надя легла на кровать, испытывая потребность в самоудовлетворении. Раньше она редко мастурбировала, но в последнее время занималась этим все чаще. Однако удовлетворения это занятие ей не доставляло, тело реагировало на рукоблудие неохотно и вяло, как расстроенный музыкальный инструмент на пальцы неумелого музыканта. Очевидно, и к мастурбации требовалось призвание.
Она развела пошире ноги и вновь посмотрела в зеркало. Волосяной покров на лобке был мягким и густым, однако наружные половые губы и ярко-красный вход во влагалище были отчетливо видны. Они насмешливо улыбались ей своей странной вертикальной ухмылкой.
Она начала поглаживать промежность, слегка дотрагиваясь пальчиком до клитора, словно бы не решаясь тормошить его как следует. Внезапно ее осенило – она перекатилась на бок и достала из ящика комода черную атласную комбинацию. Не вставая с кровати, она надела ее и посмотрела в зеркало. От комбинации пахло духами, Надя имела обыкновение складывать пустые пузырьки в ящики с нижним бельем. Сквозь тонкую материю просвечивали торчащие соски.
Она блаженно закрыла глаза и откинулась на подушки, с наслаждением вдыхая приятный запах – смесь мускуса и аромата орхидеи. Интересно, схожи ли ее нынешние ощущения с теми, которые испытывала в пентхаусе американца Анджела? Клитор затрепетал, заявляя о своем желании участвовать в эксперименте. Перед мысленным взором возникло лицо Россано Брацци, с улыбкой поглаживающего ее груди.
Надя раздвинула ноги и прижала рукой ткань к клитору. Материя стала влажной от соков, по телу побежали волны удовольствия, по коже – мурашки. Ей стало хорошо. Пульсация в области клитора участилась, она принялась теребить его пальцем через атлас. Ощущения оказались настолько сильными, что Надя содрогнулась в экстазе.
Сжав ноги как можно плотнее, она явственно почувствовала, как намокает ткань. В полумраке нарисовался большой кривой пенис, надвигающийся прямо на нее, сверкая каплей на багровой толстой головке. Пенис существовал сам по себе и вел себя агрессивно. Он дрожал и разбухал у нее на глазах, головка синела, а вены на коже ствола вздулись. Мошонка, болтавшаяся под ним, стремительно увеличивалась, переполняемая семенем.
Надя раскинула в стороны ноги и стала тереть пальцем клитор. Вокруг головки члена возник ореол. Надя представила, что сжимает его в руке и берет в рот. Член проник дальше, в гортань, она стала его сосать. Потом он очутился у нее во влажном и горячем лоне, обтянутый мокрой тканью, и начал проникать все глубже и глубже.
Внезапно ее ощущения изменились, фаллос обрел в ее воображении конкретного хозяина – ее бывшего мужа. Ей отчетливо вспомнилось, как она наблюдала его ритмичные телодвижения во время полового акта, обернувшись через плечо. Она словно бы наяву почувствовала, что вновь стоит на четвереньках и украдкой смотрит, как в нее входит его член и как он выходит из нее. На левой ягодице у мужа постоянно нарывал прыщик, и это ее особенно завораживало. По мере того как кровь приливала к его ягодицам, прыщик менял окраску, становясь из розового ярко-красным.
От этих воспоминаний приятные ощущения в клиторе притупились. И сколько бы Надя ни тормошила его, он больше не пульсировал. Удовольствие сменилось болью. Ничего не дало и введение во влагалище пальцев. Тело стало чужим. Радость покинула его.
Раздраженная и неудовлетворенная, Надя открыла глаза и, взглянув в зеркало, стянула мокрую комбинацию. Набухшие груди болели, начала кружиться голова.
– К черту такую жизнь! – в сердцах воскликнула она и пошла в ванную принимать душ.
Глава 2
Маленький выставочный зал был переполнен. Посетители почти касались холстов, расставленных вдоль стен, и рассмотреть картины было непросто. Как ни странно, люди, пришедшие сюда, и не стремились к этому, потому что главное для них было потусоваться в богемной среде, пообщаться с критиками, журналистами и членами художественного совета. Публика сплетничала, зубоскалила и, навострив уши, ловила последние новости из жизни творцов. Шампанское лилось рекой, изящные официантки в коротких форменных юбочках разносили гостям тарталетки, подогретые столько раз, что они растаяли и накрепко прилипли к бумажкам, которыми были обернуты.
Надя сразу же разглядела в толпе Джека Гамильтона. Он прочно отвоевал угол зала и всем своим видом демонстрировал наседавшим на него поклонникам и репортерам, что сохранит это пространство за собой. Анджела не солгала, он был действительно привлекательный мужчина, хотя и не столь демонически сексуальный, каким его описала ей подруга.
Какая-то грудастая толстуха в платье апельсинового цвета бесцеремонно вторглась на его личную территорию, отвоеванную с огромным трудом, и прижала бюстом к стене. Надя с интересом наблюдала, как она что-то говорит ему, сопровождая свой монолог энергичными жестами. Художник время от времени встряхивал головой, увенчанной шапкой густых кудрявых черных волос, пытаясь отправить на место непослушную прядь, падающую на его кустистые брови, и сверкая темно-карими глазами, преисполненными вселенской мудрости и печали.
Высокий и физически сильный, он держался с непосредственностью и элегантностью уверенного в себе здорового человека, не лишенного самодовольства.
Надя извинилась перед случайными собеседниками и стала проталкиваться к нему, стараясь не задеть рукой или плечом чей-то стакан с вином или бумажную тарелочку с закуской. Гамильтон вопросительно вскинул брови. Она поймала себя на том, что сама точно не знает, чего хочет.
Между тем его грудастая поклонница с энтузиазмом продолжала тараторить, не замечая, что художник ее не слушает.
– Вот почему я рассматриваю эти вещи с позиции формы, а не содержания. Вы согласны? Ах, Боже мой! Это же Патрик! Вы знакомы с Патриком Проктором? Он душка, не так ли?