VII
Всегда есть о чём поговорить, когда есть много общих родственников и друзей. Джесс хотел знать все о Париже, о котором он тосковал. Он хотел слышать обо всех, с кем встречался Ланни, и том, что они сказали. Какими были газеты, и кто писал для них? Что играли в театрах и на экране? Геббельсовскую продукцию, конечно! И что говорили люди и думали? Ланни не мог рассказать об этом, но у него была увлекательная история о Виши, которую посетил Джесс. Фактически, депутат был по всей Франции, рисуя картины, агитируя против буржуазии или просто наслаждаясь жизнью на свой небольшой доход. Пятьдесят лет назад он уехал в Париж, когда умерла его бабушка и оставила ему наследство. Он писал такие захватывающие письма, что его сестра Мейбл не могла устоять, пока не получила возможность присоединиться к нему. Когда он увидел ее в возрасте семнадцати лет, он назвал ее Бьюти. Ей понравилось это имя, и она сохранила его. Кроме того, она полюбила Париж и никогда не возвратилась в дом проповедника.
Сейчас Джесс хотел узнать о ней. И о Софи и Эмили и других дамах на Лазурном берегу. Могли ли они получать деньги из Америки, и было ли там достаточно пищи, и как работали почта и телефоны? Страдает ли Бьюти по-прежнему от embonpoint, и все еще говорит о диете? И этот ее брак, самая забавная вещь, которая когда-либо случалась! Само слово «духовность» было красной тряпкой для этого быка Блэклесса. Сама мысль о его мирской и модной сестре в сочетании такими понятиями заставляла его хихикать. Это было похоже на возвращение в баптистский приход, в котором она родилась и из которого она так стремилась убежать. Но Ланни сказал: нет, всё совсем не так. У Парсифаля не было веры и не было прихода. Он просто любит тебя. Красный депутат сказал: «Я скорее умер бы от скуки».
Но через пять минут он рассказывал о мальчишке чистильщике сапог, которого он нашёл на Юнион-сквер. Теперь этот мальчишка три раза в неделю приходил позировать. Самый расторопный маленький gamen с такими блестящими черными глазами, которых ты никогда не видел, даже на лице Даго. В первый раз, когда он пришел, его лицо было недавно вымыто, и Джессу пришлось отправить его обратно, чтобы снова привести его в нормальный вид. Он процитировал несколько очаровательных замечаний, сделанных этой моделью, и Ланни сказал: «Понимаешь, дядя Джесс, ты любишь своего маленького Даго именно так, как Парсифаль Дингл любит всех в Бьенвеню. Единственное различие заключается в том, что ты свою любовь выбирашь с классовых позиций. Они должны быть пролетариями с грязными лицами».
Ответ красного депутата был: «Фу, выдумка!» Он хотел быть сентиментальным, но не признавал этого. И меньше всего он хотел иметь какое-либо отношение к религии, опиуму для народа. Если хотеть разозлить его, надо просто сказать, что коммунизм — самая новая религия человечества! Сравнить его догматизм с выступлениями апостола Павла перед язычниками, а его речи в Палате депутатов с речами Иакова, брата Иисуса!
Даже члены собственной семьи Джесса не смогли избежать этого евангельского рвения. — «Шутки в сторону, Ланни, ты действительно должен посетить Советский Союз. То, что ты увидишь там, станет для тебя откровением. В одном из новых колхозов есть все кооперативные службы. У них даже есть установки по приготовлению газированной воды и кафе-мороженое!»
— Мне говорят, что сейчас они не приветствуют туристов, дядя Джесс.
— Естественно, они должны быть осторожны с теми, кого они впускают. Но тебе не нужно беспокоиться, я могу устроить это для тебя в любое время.
«Хорошо», — улыбнулся Ланни. — «Возможно, я воспользуюсь твоим предложением, но сначала я подожду и посмотрю, как поведет себя твой друг дядя Джо, когда его друг Ади Шикльгрубер прыгнет ему на шею».
VIII
Ланни ушел и написал отчет о важных вопросах, которые он узнал на этой встрече. Затем он позвонил домой своему другу Форресту Квадратту. Ему сказали, что нацистский агент выехал в Нью-Джерси, где он создал издательское дело. Ланни позвонил туда и выехал в дождливый день. Когда он приехал, то был удивлен. Дверь открыл сам Форрест. Но вместо того, чтобы пригласить его войти, вежливый агент спросил: «Не покатаешь ли меня на автомобиле?» Конечно, Ланни согласился, и когда они были в машине, другой пояснил: «Правительственные ищейки в последнее время уделяют мне много внимания, и я подумал, что было бы лучше для нас обоих, если бы мы говорили, где нас нельзя было подслушать».
— Это очень мудро, Форрест. Мне нужно много рассказать, и мне не нравится, когда ФБР весит у меня на хвосте.
— Они пытаются следить за мной, но я не думаю, что им это удаётся. Поверь мне, я умею заметать следы!
— Надеюсь, ты не говоришь обо мне, Форрест. Это может сыграть дьявольскую с моей возможностью получать паспорта.
— Поверь мне, я не новичок. Кажется чудесным, что ты смог посетить Европу, и я никогда не сделаю ничего, чтобы помешать этому.
Прямо там Ланни решил, что он не скажет этому нацистскому пропагандисту, что он посещал Германию. Если Квадратт слышал об этом, то все в порядке. Но Ланни говорил о Франции Виши, где жила его мать, и о Лондоне, где жила его дочь. Он будет говорить достаточно свободно, чтобы вдохновить германо-американского пропагандиста на взаимность.
В это время нацисты и их друзья проводили отчаянную кампанию, чтобы свернуть помощь Америки Британии. Их радиопередачи шли по всей стране днем и ночью. Там шло хвастовство успехами своих подводных лодок, и о победах их армий на Ближнем Востоке. У них были Крит и Ливия. Они были готовы взять Сирию и Суэц. Англичане больше не осмеливались использовать Канал, и были вынуждены направлять свои корабли вокруг Африки, страшная нагрузка. «Глядите в оба!» — пел доктор Геббельс. И, конечно, Квадратту пришлось писать, как и всем остальным.
Но он был проницательным человеком, и в частном порядке он ясно дал понять, что сам не обманывает себя. Возможно, удаленность от сцены позволила ему увидеть вещи в лучшей перспективе. Во всяком случае, он признался: «Я беспокоюсь, Ланни, эта война тянется слишком долго. Прошел почти год с тех пор, как мы вошли в Париж, и с тех пор мы не добились существенных успехов».
— Мы взяли Балканы, и это огромная территория.
— Я знаю, но это не территория, которая имеет значение.
— Это пшеница из Венгрии и нефть из Румынии…
— Да, но этого недостаточно.
— Это пиломатериалы и полезные ископаемые, огромная масса ресурсов.
— Но Англия продолжает держаться и вести блокаду, которая задушила нас в прошлый раз. А эта страна готовится к войне. Мы не должны обманывать себя, Ланни, вот что происходит. Мы должны что-то делать с этим!
— Что мы можем сделать, Форрест?
И вот, что хотел бывший поэт. Он хотел, чтобы сын крупного производителя самолетов публично выступил против милитаристов. Ланни и Ланни один, своего рода Супермен, должен перевернуть американское мышление! Его друг стал красноречивым по поводу чудес, которых он мог достичь, выйдя на общественные трибуны, в стиле конгрессмена Фиша, сенатора Рейнольдса и Чарльза А. Линдберга. Объявить о крестовом походе и совершить тур по стране! — «Кстати, вы могли бы заработать много денег, Ланни — гораздо больше, чем заниматься картинами».
У другого было достаточно времени на объяснения, что он не может этого сделать. Он не был оратором и боялся до смерти трибун. Он забудет все слова, которые хотел сказать. Этой чрезмерной скромности он придерживался, несмотря на все уговоры его друга. Он не был публичным человеком. Его талант заключался во встречах с ключевыми людьми и передаче им ключевых идей. Сам фюрер выявил его талант и поручал Ланни доносить определенные вещи. Ланни встретил Курта Мейснера в Париже. Там он получил новые поручения и собирался отправиться в путешествие, чтобы выполнить их. Торговля картинами, хотя и прибыльное дело, было в действительности прикрытием для продвижения национал-социализма.