«Иногда», — сказала Лорел Крестон, — «я думаю, что возмутительно, что мы здесь настолько невежественны и беспомощны, чтобы исправить наше невежество».
«Еще хуже», — улыбнулся Ланни, — «я уверен, что мы считаем, что так много знаем, когда знаем так мало».
IV
Он отвел ее к своей машине и сказал: «Вам понравится поездка на автомобиле?» Кто откажется от поездки в прекрасный солнечный день с первым намеком на осень в воздухе? Он провёз ее через один из мостов Ист-Ривер и через авеню Бруклин, уставленную магазинами и переполненную движением. Вскоре авеню стала широким бульваром, ведущим в сельскую местность Лонг-Айленда.
Теперь они могли свободно говорить об ужасной вещи, которая шла за морем. Ланни считал её одним из великих событий истории, которая сейчас вершится. Но его спутница сказала: «Я не могу думать ни о чем, кроме убитых молодых людях, и детях и стариков похороненных или сожженных заживо».
«История — ужасная вещь, какой бы момент ее вы ни взяли», — ответил он. — «но некоторые моменты хуже других, и некоторые из них влияют лучше или хуже на длительные периоды времени. Поражение испанской Армады позволило нам иметь Шекспира и свободу совести, а также парламенты и конституции — все, что Англия означает для вас и меня. В этой битве будет решаться, будет ли дальше существовать Англия, или ее детей научат ходить гусиным шагом и хайлить Гитлера».
— Я знаю, мне нужно бороться с собой, чтобы это помнить. Как это происходит?
— Я читаю отчеты и наблюдаю, что дневные налёты становятся реже, а ночные налёты чаще. Это признание неудачи со стороны немцев. Они потеряли целых двести самолетов в один дневной рейд, и они не могут этого выдержать.
— Но ночные рейды могут уничтожить Лондон!
— Они намного менее эффективны, потому что невозможно выбрать цели. Совершенно бесполезно сбрасывать бомбы на Хампстед-Хит (лесопарк на северной возвышенной окраине Лондона, известен праздничными ярмарками с аттракционами) или в Темзу.
— Но в конечном счете…
— Это один из вопросов, которые нужно решить — будет ли конечный счёт. Британцы разработают методы защиты от любой формы атаки, если у них будет достаточно времени.
— Какая защита может быть против бомб, падающих из темноты?
— Все это очень секретно, и я могу только ловить намеки. Немецкие бомбардировщики вызывают пожары в стратегических местах днем, а затем используют их в качестве целей ночью. Британцы обманывают их, зажигая большие костры недалеко от города. Может вы заметили, что не так много слышите о прожекторах, потому что они выдают местоположение города. Мне говорят, что у англичан есть электронное устройство, которое определяет высоту самолетов в темноте, поэтому они могут поставить заграждения и поймать в них много врагов. Чем больше их придет, тем больше будет поражено. Я слышал намеки на то, что они разработали ночные истребители, которые используют те же электронные инструменты. Будьте уверены, все ученые на их стороне.
— О, Боже, разве мы никогда не увидим тот день, когда наука не будет работать на массовые разрушения?
Таков был разговор мужчин и женщин в эти дни. У мужчин по большей части были мысли о победе в жесткой борьбе. Но женщины думали о своих сыновьях и любимых или о других женщинах. Ланни заметил: «У меня была подруга, немецкая социалистка, которую убили нацисты. У нее была фраза: 'Это плохое время, чтобы родиться'»
V
В одной из многочисленных деревень они свернули к южному берегу. И увидев океан, Ланни остановил машину. Вдали был прекрасный каменистый пейзаж с зарослями деревьев, и среди них виднелась часть строения, достаточно большого, чтобы быть больницей или гостиницей. Ланни указал и сказал: «Я думал, что вас может развлечь зрелище того, где я жил долгое время, время от времени. Впервые я вижу это за несколько лет».
«Что это?» — спросила она, и он сказал ей: «Это называется Шор Эйкрс (Прибрежные гектары), а я бывало говорил, что это должно называться Прибрежными километрами». Здание было построено покойным Джоном Парамаунтом Барнсом, коммунальным королём Чикаго, о котором вы, возможно, слышали».
«Ой!» — сказала она с извинением. «Я не думала, что это частная резиденция».
«Она была моей», — улыбнулся он. — «Позже я забрал дворец в Париже, а затем виллу по соседству с замком в Англии. Затем Ирма забрала замок и графа, который владел им».
«Должно быть, это была странная жизнь», — ответила она. Была ли она немного потрясена, потому что он привез ее сюда и поднял эту тему? Дама из Балтимора, которая была строго воспитана, постоянно была шокирована событиями, с которыми она столкнулась в Нью-Йорке, не говоря уже о Берлине и Французской Ривьере. Однако она сказала себе, что сначала она писательница, а уже потом поборница этикета.
Ланни, который узнал о Балтиморе в детстве через старую миссис Салли Ли Сибли, мать Эмили Чэттерсворт, и мог читать ее мысли. Он сказал: «Это история, которая может быть ценна для вас как местный колорит. Это то, что публика съест с удовольствием».
Если бы она действительно была на работе, она бы сказала: «Расскажите мне сейчас же». Вместо этого она заметила: «Мне трудно представить, что вы были счастливы в этом очень экстравагантном мире».
— Я не был счастлив, но я всегда был покладистым человеком, и я позволил дамам руководить мною. Они говорили мне, что я самый счастливый человек на земле, и я пытался поверить, что это так. Только четыре года прошли с тех пор, как я прекратил, но, похоже, что прошёл век. У меня теперь есть другой босс — мужчина. Я должен делать то, что мне говорят, и у меня нет собственной жизни.
Она подумала, это то, зачем он привел ее сюда, чтобы рассказать ей? У тонких людей есть преимущество в том, что они способны распознавать тонкость, когда они с ней встречаются, но они находятся в невыгодном положении, поскольку иногда они подозревают тонкость там, где её нет, или где, во всяком случае, она не работает. Она не хотела казаться любопытной по этому поводу, поэтому она спросила: «Что стало с этим имением?»
— Оно было выставлено на продажу и куплено кем-то, чье имя я не потрудился запомнить. В нашей стране происходят удивительные вещи. Есть много людей, которые обладают громадными состояниями и о которых никто никогда не слышал. Они появляются в самых неожиданных местах. У них есть пять, десять, двадцать, может быть, пятьдесят миллионов долларов, никто не знает, как они их получили, и часто они не хотят об этом рассказывать. Они совершенно обыденно выглядят и так же ведут себя, похоже, имеют самую отдаленную идею о том, что делать со своим богатством, они просто реинвестируют свой доход и позволяют ему расти дальше. Я помню, что где-то слышал о паре с сомнительной репутацией из Калифорнии, забредшей в кабинет президента какого-то университета, Йельского, или, может быть, это был Чикагский. Они сказали, что у них есть деньги, и думают, что было бы неплохо создать университет, если бы они могли найти кого-нибудь, кто бы рассказал им, с чего начать. Человек был с железной дороги, как он сказал, и его имя было Леланд Стэнфорд. В итоге он выложил двадцать миллионов долларов.