«Кажется, я знаю, кто был руководителем этой группы», — сказала женщина. — «Мне нельзя называть его».
— Его голос показался мне знакомым, я тщетно искал его в своей памяти. Думаю, что он был в школе.
— Если он тот, на кого я думаю, то за его голову объявлена награда двести тысяч франков, он отважен и человек с глубокими убеждениями. В последний раз, когда я видела его, он был троцкистом. Он революционер, который не считает возможным иметь социализм только в одной стране или заключать сделки с нацистами.
«Я знаю этот тип», — ответил Ланни, — «и вы дали мне ключ. Мне приходит на ум аргументы, которые я слышал в школе, и воспоминания о разных людях, которые их выдвигали десять или пятнадцать лет назад. Полагаю, мой захватчик был бы суровым юношей с пронзительным голосом».
«В те дни были только разговоры», — сказала женщина. — «Но сейчас настало время для действий, и многие из них передумали и решили постоять за себя».
VI
Агент президента не мог раскрывать то, что он делал сам, только в общих словах. Но Джулия хотела, чтобы он узнал больше о ее движении, которое так нуждалось в помощи извне. Поражение и унижение отделило овец от козлищ во Франции. Тех, кто хотели свободы и были готовы бороться за нее, от тех, кто думал только о комфорте и защите своего имущества. Повсюду организовывались небольшие группы сил сопротивления. — «Мой начальник — человек, который не осмелился бы выйти на улицу днем», — сказала Джулия, — «но есть сотни дверей, в которые он может постучаться и быть уверенным, что его укроют. Вы видели какие-нибудь наши газеты?»
«Нет», — ответил — «Я не посмел бы спрашивать их».
— Я не посмела принести их. Нашу газету называют Liberation, и есть еще одна Combat. Мы рассказываем новости, которые мы получаем по британскому радио, и мы говорим рабочим о том, как практиковать намеренную неторопливость при выполнении работы и как саботировать. Все это — поддержание морального духа. Рабочие районы Парижа прочно за нас, и когда британские бомбы падают на наши заводы, а иногда и на наши дома, все мало жалуются. C'est la guerre, говорят они.
— Что вам нужно, Джулия?
— Оружие, прежде всего. Англичане тайно перевозят его через Ла-Манш и бросают его парашютами в северные районы, но это всего лишь тонкая струйка, а это должно быть потоком. Нам тоже нужны деньги. Французские деньги.
«У меня немного с собой». — Он достал рулон из разных банкнот, которые он не без труда собрал. — «Я с облегчением узнал, что Рауль получил пятьдесят тысяч франков, которые я пытался передать ему. Это был забавный метод доставки».
«Я должна сказать, что это американский способ взглянуть на это», — ответила женщина. — «Для меня это будет причиной плохих снов на много ночей».
— Я скажу вам кое-что, чтобы подбодрить вас. Гитлер собирается напасть на Россию в июне.
— Oh, mon Dieu! Неужели это правда?
— Поверь мне на слово, июль — последняя дата.
— И можем ли мы написать это в нашей статье?
— Конечно, но вам лучше подождать неделю или две, чтобы это не совпадало с моим приездом в Париж. Скажите, что вы получили сведения из документов, украденных у немецкого офицера. Скажите, что вермахт сейчас мобилизуется на восточном фронте, и что, как только завоевание Греции будет завершено, войска оттуда будут переведены на Украину.
— Это нападение здорово усилит нас, Ланни. Коммунисты были сильны во Франции до войны, и такое нападение заставит их работать как рой шершней.
— Если вы можете убедить их, то они могут начать роиться на два месяца раньше. Скажите им, что верхушка нацистов отчаянно пытается убедить англичан выйти из войны, чтобы Германия могла свободно напасть на Россию, но они не получат то, что они просят.
— О, надеюсь, вы правы, Ланни! И спасибо вам, как всегда. Когда вы ожидаете вернуться во Францию?
— Я не могу сказать точно, но я предполагаю в середине лета. Пишите мне в Бьенвеню, как обычно, но не просите меня приехать в Тулон!
«Не дай Бог!» — воскликнула подпольщица.
VII
Прошло два года с того момента, как великий город Мадрид сдался войскам генералиссимуса Франко, но приезжий тщетно искал какие-либо признаки восстановления разрушенного. Разрушенные здания оставались такими, какими они были, и лепнина, которая была искрошена пулями, оставалось рябой. В отеле Ритц, где остановился Ланни, горячая вода шла с перебоями и была окрашена ржавчиной. В столовой можно было поесть рыбы или мяса, приготовленных в лучшем испанском стиле, только за двадцать долларов. Снаружи, на узких, плохо пахнущих улицах, люди теряли сознание от голода, а в среднем каждые два часа совершалось самоубийство. Тюрьмы и концлагеря были полны полуголодными заключенными. Проблема нехватки продовольствия там решалась их расстрелом каждую ночь. Короче говоря, это была испанская благочестивая и неумелая, католическая и жестокая средневековая Испания. Её режим ненавидели все рабочие и большинство крестьян, интеллигенция и средний класс. Он был установлен в стране военными с помощью немецких нацистов, итальянских фашистов, мавров, аристократов и Святой Матери церкви.
Примерно четыре года назад Ланни встретил генерала Агилара в Севилье и произвел впечатление на этого благочестивого убийцу своим пониманием и сочувствием делу «националистов». Теперь генерал был военным губернатором столицы, и Ланни посетил его и продемонстрировал свои интеллектуальные возможности с обычными хорошими результатами. Пожилой аристократ с серебристыми усами и грудью, покрытой медалями, пригласил его к себе домой и заставил его выпить опасное количество copas demanzanilla(бокалов мансанильи (сорт белого вина)). Слухи быстро распространилось в правильных кругах, что прибыл американский джентльмен, dignodeaceptacion (достойный приглашения), который только что приехал из Берлина, и ранее был в Виши, Лондоне, Нью-Йорке и Голливуде. Агент президента был нарасхват и всюду приглашен, и ему больше не приходилось покупать продовольствие по разорительным ценам.
На Французской Ривьере всегда была колония испанцев в изгнании из того или иного режима. Ланни знал их как гордых и обидчивых людей, склонных к меланхолии и даже к угрюмости. Возможно, этого следовало ожидать от изгнанников. И теперь казалось, что вся Испания дома была в изгнании. Никто не был счастлив, даже когда был пьян. Самый изысканный званый обед, даже с музыкой и танцами, не мог вызвать веселье. И все были готовы рассказать путешествующему чужестранцу причину этого. Несколько безумцев в Испании хотели войны, а все остальные боялись, что силы, разрушающие современный мир, собираются втащить в свой вихрь эту замученную землю.
Таково было отношение всех, кого встречал Ланни, даже людей из правительства, даже военных. У Испании не было продовольствия, у Испании не было транспорта, и как она могла участвовать в войне? Испания была зависима от внешнего мира во многих вещах. И особенно в нефти, без которой она не могла двинуть ни одно колесо. Как же тогда она могла сражаться со странами, которые были в состоянии заблокировать её порты и уничтожить несколько кораблей, которые у неё остались? Об этом сказал даже генерал Агилар. А его дочь, жена одного из ведущих банкиров города, понизила голос и воскликнула: «Мы находимся в руках безответственных элементов! Мы пешки пропаганды!»
В этом можно было убедиться, посмотрев газеты на стендах. Немцы начали огромную кампанию за участие Испании, и Ланни видел это в других городах и знал, как они могут на это тратить деньги. Когда группы хулиганов, которые называли себя Фалангой и предполагали управлять делами страны, маршировали по улицам, размахивали флагами и кричали о крови, Ланни знал, что деньги и сигареты и оружие стоит только попросить. Во всем городе ходили слухи, что англичане готовятся к высадке, чтобы использовать Испанию в качестве базы для нападения на Гитлера, как это было с Наполеоном почти полтора века назад. Ланни не нужно было рассказывать, что агенты гестапо распространяли такие слухи. Хильде фон Доннерштайн рассказала ему, как они использовали этот приём в Берлине. Там рассказывали, что всем немцам в Соединенных Штатах было предписано носить черные свастики на левой стороне груди. И что преследование евреев в Германии было вызвано репрессиями против немцев правительствами Нью-Йорка и Вашингтона, в которых доминировали евреи.