- Ну и времена настали! – гудел Дугин. – Сын супротив отца восстал, за веру осудил...
Шура вывалила картошку в ушат с водой и стала перемешивать мутовкой. По деревянному жёлобу тонко щурилось сусло.
- Старший тоже волю взял! Набедокурил и дал стрекача! Вот они какие нонешние-то! В наши времена родителей почитали. – Дугин всё пробовал определить, какое это производит впечатление.
Сазонов невозмутимо помалкивал. Трудно было понять: осуждает или сочувствует.
«Онемел, что ли?» – тревожился Михей. Его начинало пугать затянувшееся молчание председателя сельсовета.
- В мои ли годы вдовцом-то жить? – он достал из-под лавки бидон с брагой, приказал Шуре: – Сбегай за капустой!
- Не хлопочите! Чаевать не буду, – отказался Сазонов. – С сыновьями как-нибудь сами улаживайте. Не хотят под вашим крылом жить – силком не заставишь.
- Где она застряла? – засуетился Дугин и вышел на улицу.
Шура, уткнувшись в колени, плакала в погребе.
- Чего разнюнилась? Радоваться надо. Сазонов-то, видать, свататься пришёл. При ем остерегись в разговорах! И физию свою пригладь. А насчёт Симка-то... всё будет как задумали...
Он боялся, чтобы племянница не сболтнула чего: «Бабье сословье! Язык на привязи держать не умеют... А для такого чёрта любое слово – граната. Кинет – и расползутся мои кисельные берега».
Говоря о сватовстве Варлама, Дугин заведомо врал, как врал все и обо всех. Но иначе он не умел.
Зайдя в избу, неприметно ухмыльнулся и опять заговорил о своих горестях. В сущности, жизнь его была действительно горькой, и он не раз задумывался о том, что так жить вроде бы и ни к чему, но мысли эти были столь новы, столь неожиданны для человека, у которого во всём достаток, что он не принимал их всерьёз. «Живут и хуже», – успокаивал себя Дугин.
- Может, потолкуешь с им? Разве грех богу молиться? Закон не претит.
- Об этом потом, – осторожно сказал Сазонов, почему-то чувствуя себя одураченным. Он не понимал, откуда взялось это чувство, и после повторного приглашения сесть за стол согласился. Шура сняла с самовара конфорку, поставила чайник с заваркой.
- Расторопная хозяйка! – похвалил Сазонов, швыркая чай вприкуску.
- Я не хозяйка.
- Значит, работница? А много ли вам за работу платят?
- Она сама золото, – определил Дугин.
- Что верно, то верно. Куда только парни смотрят?
- Сватай, сколь в холостяках-то ходить?
- Ей надо помоложе.
- Есть один на примете, – подмигнул племяннице Дугин. – На осень выдам.
Шура пунцово зарделась, прикрыв толстой косой благодарную улыбку. Дугин ласково шлёпнул её по спине, потянулся к бидону.
- Это лишнее, – остановил Варлам и по-казахски перевернул стакан вверх дном. Он злился на себя за напрасно потерянное время, за то, что битый час переливал из пустого в порожнее и нисколько не понял этого скользкого, как рыбина, человека. Зато Дугин понял, что визит был не случайным.
- Чего приходил? – спросил он с откровенной усмешкой. – Проверять, не затуркал ли племянницу? Спроси её. Пообидится – глаз выколи.
- Хотел о школе напомнить. Уговор не забыли?
- Как же, помню.
Он проводил Сазонова за ворота и подлиннее отпустил пса, задыхавшегося на цепи в злобном сиплом лае.
- Ну, мила моя, отчудила. Табажору самолучшую посуду выставила. Которым местом думаешь? Чтоб на три раза всё выварила и вычистила!
- Ты про замужество-то обмолвился или всурьёз? – не слушая его воркотню, спросила Шура.
- Будь надёжна, осенью выдам.
- Надёжна, а сам жаловался Сазонову, что Ефим из подчинения вышел.
- Сазонов для того и поставлен, чтобы жалобны выслушивать. Без их какая работа! Пивни-ка! – налив до краёв чайный стакан, подал Шуре. Она трясла головой, кашляла, но пила.
- Зелье девка! – похвалил Дугин, снова наполняя стакан. – Вся в нашу породу. Ну-ка, ишо разок!
- Больше не буду! – отказалась Шура, приметив змеиный, завораживающий взгляд Дугина.
«Экая дура!» – подумал Дугин, целуя племянницу в щёку. Поцелуй был не родственный, алчный, пахнущий брагой и ладаном.
- В твои ли годы? – усмехнулась Шура и, оттолкнув его, выбежала.
«Право, дура!» – снова повторил про себя Дугин.
Войдя в горенку, сердито грохнул дверью и сел на лежанку.
Глухо звенькнула висячая лампадка, стукнув в чело скорбящую богоматерь.
Глава 23
«Очень уж прав он, – шагая в конюховку, думал Варлам про Дугина. – Слишком прав...»
Сам не зная почему, он не верил этому во всём правому человеку. А в чём-либо обвинить его не имел основания.