- Как пахнет-то! Ой, как пахнет! – очищая лемех, возбуждённо говорил он.
- Ну что ж, Семён Саввич, пора и вам в колхоз вступать...
- А я разве против? Ежели загвоздка в заявлении, дак внучка хоть сёдни напишет. Да ведь колхозником-то не по заявлению считают...
- А вы как думаете, Мартын?
- Разно, – буркнул Панкратов. – Нечего рассиживать, робить надо.
На поскотине посвистывали суслики, которых зорили ребятишки. Один зверёк, рассвирепев от того, что его выкурили из норы, бросился на Веньку Бурдакова. Парнишка ткнул его суковатой палкой. Сверкнув острыми шильцами зубов, суслик закусил палку, но, придавленный к земле, покорился силе и, задрав лапки, злобно щерился на своих гонителей.
- Проглядели паразита! – сказал про Панкратова Сидор. – А ведь по ему давно Колыма плачет!
- Раз проглядели – будем в свою веру обращать...
- Мы его словами, а он нас из обреза в спину...
- В том и хитрость, чтобы не дошло до обреза. А дойдёт – что ж, мы тоже стрелять умеем... Ну, я в школу. Погляжу, как там ремонт...
- Уж не к Марии ли салазки подкатываешь?
- Не болтайте глупостей!
Была большая перемена.
Ребятишки носились вокруг школы, играли в лапту.
В коридоре стояла покойная сумрачная тишь.
Сазонов постучал в учительскую.
- Войдите! – ответила Мария.
- Я опять за книгами...
- Давайте честно поговорим, Варлам Семёнович!
- Говорите.
- Вы слишком часто приходите сюда. Не подумайте, что это мне неприятно, – наоборот. Но, видите, я... – она смутилась и недоговорила. Сазонов понял: беременна. – А люди разное думают. И Проня сердится. Вы же знаете, как он мне дорог.
- Бросит он вас!
- Ну и пусть! И пусть! Мне хватит того, что было... А вы не каркайте! И больше не приходите сюда! – она разгневалась, хотя обидного в том, что сказал Сазонов, ничего не было.
Она и сама знала, что всё будет именно так, и всё-таки говорила, почти кричала:
- Больше не приходите! Слышите!
- Выходите за меня замуж! – бухнул Сазонов и после этого разговорился: – Беречь буду! На руках носить буду!
- У меня будет ребёнок. Это его ребёнок.
- Вместе растить будем.
- Нет. Я ЕГО люблю...
- Это пройдёт, забудется! Ведь Григория вы тоже любили. И меня полюбите. Я добьюсь, вот увидите! Вам муж нужен, семья. Женщина не должна, не может быть одна!
- Нет, нет! Уходите! Мне от вас ничего не нужно... Уходите!
- Мне теперь некуда. Без вас весь свет тесен, – с бессильным отчаянием сказал Сазонов. – Первый раз у меня так...
- Уходите. Перемена кончается, – сказала Мария и взялась за колокольчик.
- Не звоните! Дайте слово сказать! Вы будущего боитесь... Я знаю. А со мной вам станет спокойно. Оставьте его! Он моложе. Да и девчонка из-за него сохнет. Славная девчонка! Пожалейте её! Отпустите парня, и мы будем счастливы. Ни за что не упрекну! Хоть сейчас, если хотите...
Мария позвонила. Сперва неуверенно, потом крепче, звончее.
- Я не уйду! – упрямился Сазонов. – Столько ждал – и вдруг потерять... Не могу! И ты пожалеешь, если прогонишь!
Но он знал, что уйдёт и что всё уже кончилось. Она просто терпела его и потому слушала.
Мария вышла, оставив Сазонова одного. В классы стайками сбегались дети. Последним вошёл Иван Евграфович.
- Они ничего не поняли! – накинулся он на Сазонова. – Это же очень просто: как говорю, так пишу... – он ездил со своим проектом усовершенствования русского языка в район, и там его основательно высекли за то, что он вносит путаницу в установившийся порядок.
- Э-э, я тоже ничего не понимаю! – тоскливо сказал Сазонов.
- Как говорю, так пишу! Предположим, слово «сенокос»... Говорим «сенакос». Так и пишем через «а». Прислушайтесь: именно «а» в середине. Как говорим, так и пишем. Понятно?
- В том-то и собака зарыта, что говорим не так, как пишем.
- Все спешат куда-то! А кто детей учить будет? – грустно сказал учитель.
- Мы, – ответила Мария.
Глава 33
Сазонов уныло плёлся по улице, не зная, куда приткнуться. Не хотелось ни читать, ни думать, ни даже работать.
Свернув в переулок, пошёл к ферме.
Логин выгонял из пригона колхозных коров. Они разбрелись по поскотине, оставляя позади себя примятую жухлую траву и дымящиеся лепёшки. Логин шёл стороной, точно животные были сами по себе, а он – сам по себе; шёл и часто то оглядывался по сторонам, то склонялся над жёлтыми кустиками прошлогодней травы. Может, в мозгу его зарождались призраки новой картины?
- Не плачь, жалкая моя! – услышал Сазонов. Голоса раздавались из дежурки. – Знаю, что болит, да ведь сердце с сердцем ремнём не свяжешь...