ом. Стараясь не шуметь, Джим спустился по крутой деревянной лестнице, нацепляв с десяток заноз. В нос ударил неприятный запах подгнивающего сена, которым был устлан пол, сперва видимость была очень уж небольшой - рассмотреть во мгле можно было лишь крутой поворот узкого каменистого прохода, ведущего, по всей видимости, в основное подвальное помещение. Мистер Грин не ждал ни секунды, он понимал, что совсем скоро его хватятся, нужно как можно скорее оглядеть сакральное место и вернуться к столу. Писатель уверенно повернул за угол. Джим еле сдержал крик, норовивший вырваться из груди. Организм отреагировал странным образом, нестерпимо захотелось истерически разрыдаться, но в то же время тело, казалось, сковали невидимые цепи, инстинкт самосохранения велел не тревожить тишину и даже не шевелиться. Бедняга лишь пошатнулся и замер, задрав голову. Увиденное им нельзя было описать как нечто из ряда вон выходящее, однако подобные композиции настолько ловко играют тревогами и дурными ассоциациями, взращенными в нас с детства, что невозможно сохранять холодность рассудка, узрев подобное в полутьме чужого запретного подполья. Из-под самого свода в сторону проема смотрела уродливая огромная козлиная голова, в которую по неясной причине сунули вторую пару рогов - оленьих, несуразно и грузно выглядящих на фоне мертвой морды несчастного животного. Каким-то образом в пасть была засунута челюсть хищника, оттуда сверкали зубы, принадлежавшие, возможно, волку или крупной собаке. Некий угловатый каркас скрывала плотная черная мантия, но в целом такая композиция напоминала чудовищно высокое сгорбленное существо, около трех метров ростом, чья звериная голова покоилась на иссушенном и неестественно удлиненном человеческом теле. Шок от увиденного начал отступать, и тогда мистер Грин разглядел прочие детали - подле ног кошмарной химеры через равный промежуток установлены шесть надгробий, в дальней части круга был оставлен прогал, похоже, что для седьмого. Писатель, конечно, не ожидал подобного, он чаял увидеть обелиск, увешанный черепами животных или мерзкий, разукрашенный телячьей кровью, тотем, но здесь все было куда серьезнее и, похоже, не обошлось без человеческих жертв. Первичный страх стал сменяться научным любопытством, но лишь только Джим сделал шаг вперед, как за его спиной кто-то нарочито закашлял, заявив о своем присутствии. Грина передернуло, он вздрогнул всем телом и уже было приготовился биться за свою жизнь... как заметил позади себя Лизу. Девушка многозначительно посмотрела на него обреченными глазами и вышла в центр залы, она взглянула на жуткое чучело уже не с ужасом, но с глубоким презрением. Затем, указав кивком на пустое место, она твердым голосом произнесла "Для меня". Ее интонация была удивительна, лишь мученицы с древних полотен могли с таким бесстрашием, сохраняя лицо, посмотреть в глаза грядущей гибели. В свете свечей Лиза казалась старше и серьезнее, трагичный образ был достоин кисти лучших художников, но миру не суждено увидеть эту красоту, увядающую на разлагающейся почве из лживых верований. -Что здесь происходит? С трудом выдавил из себя писатель, оглядывая хрупкую фигуру, стоявшую среди могил. -Здесь покоятся мои младшие братья и сестры. Их принесли в жертву, и эта трагедия осталась незамеченной для всех. Когда мне было восемь лет, а самому маленькому брату всего лишь год, к отцу пришло "озарение", в ходе очередного экстатического разговора с создателем он получил откровение о том, что ради спасения душ всего нашего рода им нужно отдать божеству всех своих детей от мала до велика. Таким образом, я еще живу, но уже буквально через неделю наступит последнее осеннее новолуние, а значит, убьют и меня. Писателю стало еще хуже, чем было прежде, ведь ни одно паранормальное явление не может так испугать, оглушить, как на то способны людские жестокосердие и дремучее невежество. Скупая слеза покатилась по щеке Джима, у него перехватило дыхание при мысли о том, что шестеро невинных малышей уснули навеки под этими каменными плитами, а сотворили над ними такое зверство их собственные родители. Научное любопытство куда-то исчезло, мистер Грин вовсе не хотел знать, как именно умирали дети. -Почему вам никто не помог? Как вообще такое могло произойти в людном месте? И кто же тогда эти ребятишки за столом... -Это и страшнее всего, мистер Грин. Меня уже не пугает смерть, если вы не заберете меня, то моя судьба определена. Но я ужасаюсь от царящего вокруг равнодушия, мне хочется плакать, потому что я умру, а в мире все также будет верховодить безжалостность к ближнему. Наша семья живет на отшибе и имеет плохую репутацию, люди брезгуют нами и не пускают в свой круг, поэтому им все равно, что творится за этим забором: была толпа детей - осталось также много, и неважно, что каждый год родители собирали подкидышей по окрестным деревням, чтобы восполнить количество отпрысков в семье. Соседям не было дела до смены наших лиц, чужакам не было дела до того, как живут теперь в другом месте отданные ими сироты. Мне некому жаловаться, когда я пыталась заговорить с посторонними, от меня презрительно отворачивались, а если это было на глазах у родителей, то после я еще и как следует получала розгами за свое "разнузданное" поведение. В те ночи, когда убивали братьев и сестер, я слышала их крики, тогда я запиралась в кладовой и плакала навзрыд от бессилия, кусая руки в кровь, чтобы заглушить душевную боль телесной. Я всегда помогала их нянчить, кормила, купала, и мое сердце разрывалось от мысли, что наша мать, проведя с ними столько же времени, без угрызений совести отдает их на заклание. Конечно, я понимала, что сама тоже уйду следом, но я рада оказаться последней не по той причине, что моя агония длилась на несколько лет дольше, а от того, что я пыталась скрасить дни своих родных ребят. Джим, я умоляю вас... - она все же не выдержала и стала взахлеб плакать, сжимая в кулаки побелевшие от напряжения пальцы - дайте мне шанс, я через столькое прошла, я готова на все... Писатель не говоря ни слова подбежал к девочке и обнял ее, он погладил ее по волосам и нервно огляделся, но только собрался сказать, что им пора убираться, как вдруг из-за угла раздался зловещий скрип. Лиза притихла и резко изменилась в лице, на котором вновь появилась маска равнодушия. Джим тогда еще не знал, что она приняла очень смелое решение, на которое способен не всякий взрослый. Мужчина теперь намеревался защитить себя и девчушку, воинственность была чужда этому человеку, но критические ситуации иногда пробуждают в человеке невиданные прежде качества. В помещение вошла Эмили, "вооруженная" старой деревянной киянкой, на самом деле то был счастливый билет, ведь если бы роли распределились иначе, и Крис не пошел оглядывать двор, то шансов на спасение не было бы вовсе. Однако изнеженный городской житель все же струсил, он замялся и упустил заключенное в неожиданности преимущество... но его не упустила Лиза. Она с разбегу бросилась на мать и сбила ее с ног, та, будучи еще пьяна, потеряла равновесие и упала, стесав кожу о каменную кладку, женщина на несколько мгновений впала в беспамятство. -Бегите, это не ваше бремя! А я выдержу, они не отпустят меня до новолуния... только вы вернитесь, молю. Обуреваемый ужасом Джим смалодушничал, он кивнул и ринулся к выходу, отбросив на второй план беды, свалившиеся на беззащитного ребенка, так уж сильно хотелось спасти собственную шкуру. Все внутри полыхало огнем, не хватало воздуха, но он двигался так быстро, как мог, за несколько секунд писатель выскочил из дома, ему было безмерно страшно встретить на выходе Кристофера, но к счастью хозяин дома оказался далеко позади, о том свидетельствовали его гневные крики с заднего двора, это дало Джиму уйти. Гигантским прыжком он перемахнул через изгородь и несся до центра поселения с неописуемой скоростью, ощущая, что внутренние органы уже просятся наружу через горло. Покидая это адское место, мистер Грин абсолютно точно решил, что ему дорога своя жизнь, и он не вернется туда без дюжины столичных полицейских... такой подход однозначно предвещал скорую гибель бедной Лизы, но успокаивал дремлющую совесть писателя.