***
-Черт с этой деревней! - Приговаривал Джим задыхаясь влажным, будто бы вязким воздухом, в попытках как можно быстрее взобраться на холм, который венчало обветшалое поместье - Они... они опоили меня, от того мерещатся всякие небылицы... - стал все чаще причитать писатель, находясь в пограничном с помешательством состоянии. Мистер Грин, переполняемый бурлящей смесью из ярости и первобытного ужаса, отворил словно пробковую створку трехметровые отсыревшие двери. Он привычным жестом, сам не замечая того, оправил лацканы пальто, но перестающие слушаться пальцы дернули с такой силой, что хлипкая верхняя пуговица с треском оторвалась и полетела на пол. Холл был пересечен довольно быстро, крайне встревоженный гость за несколько воистину исполинских для его роста шагов оказался в каминном зале, где его ожидал очередной виток этой безумной вакханалии. В помещении было тихо, лишь огонь потрескивал в очаге, старая бледная кухарка подбрасывала пищу ненасытным языкам пламени. Щелк-щелк, огонь издавал тот самый мерный звук, обычно успокаивающий усталых путников, вернувшихся к домашнему уюту. Джим ощутил резкий спазм в районе затылка, чуть не лишивший его сознания, когда увидел что рядом с пуфом, на котором сидела служанка, бесцеремонно распахнутый, лежал его чемодан. Горчичного цвета, с десятками гербовых эмблем. Женщина бросала в камин, несомненно, прошитые блоки его драгоценной рукописи. Вновь обретя способность управлять своим телом, писатель издал противный визг и ринулся к огню, навскидку уже не менее половины прошивок сгорело, еще немного лишь занималось пламенем. Мужчина в абсолютно истеричном состоянии, можно сказать, в беспамятстве, бросился доставать обугливающиеся листы, однако тотчас ощутил, что жар слишком велик, нет ни малейшей возможности выхватить нечто из глубины ниши без вреда для своего здоровья. С минуту Джим просто глотал воздух, подобно выбравшемуся из пучины волн пловцу. После стало постепенно приходить кошмарное осознание случившегося, парадоксально соседствующее с абсолютным непониманием природы творящихся кругом событий. -Вы в своем уме!? - орал он, срываясь на хрип - Как!? Как это понимать? Старуха подняла на него голову, и писателя передернуло от "взгляда" пустых, абсолютно точно слепых, белесых глаз. -Мистер Сильверстоун сказал, что вы своими трудами прекратите наши бедствия. И правда. Правда же? Они сгодились, больше не холодно. Сказала служанка и вдруг оголтело стала сучить ногами, подобно избалованному ребенку, требующему конфет, при этом сохраняя совершенно спокойное выражение мерзкого, морщинистого лица. Внезапно Грина одолело столь сильное чувство гадливости, постепенно перерастающее во все тот же пресловутый испуг, обращаясь к последним островкам здравомыслия он рассудил, что кухарка явно не в своем уме, корить ее не просто безыдейно, а небезопасно - мало ли что взбредет больной в голову. "Нет, хватит, пусть со всеми безумствами разберется хозяин этого дома. Несомненно, вся ответственность на нем, как он может проживать рядом с этими... Постойте-ка. Это месть! Какая же отсроченная и извращенная, да этот страдалец на самом деле дьявол воплоти и, похоже, не зря жизнь так сильно его трепала. Вот же гнилое нутро, подстроить такой спектакль, финалом которого станет уничтожение столь фундаментального творения - бессердечно. Это же не чертово эссе написанное за ночь! Ну погоди, Алан, ты за все ответишь, я превращу твое существование в сущий кошмар" - Думал Джим, поднимаясь по лестнице, как можно стремительнее отдаляясь от сумасшедшей старухи. Писатель онемевшими пальцами кое-как нащупал во внутреннем кармане платок и принялся усердно утирать им пот с побагровевшего лица. В одной из комнат второго этажа точно заслышался голос хозяина дома, этот рокочущий бас тяжело спутать с чем-то иным, хоть сути слов совершенно не удалось разобрать. Джиму абсолютно не важны выражения, сейчас он в состоянии аффекта был готов даже наброситься с кулаками на недруга, хоть тот был выше и крепче его. Все - не суть, все меркнет перед желанием обличить зло и излить всю горечь от буквально невосполнимой потери столь драгоценного труда. Распаленный Джим без стука влетел в комнату, благо, открытая им дверь практически не скрипнула. Грин вновь остолбенел от зрелища, частично укрытого ширмой и тканью полога. Сара, такая сдержанная и правильная, извивалась и постанывала от каждого движения своего нанимателя, ее нежные локоны беспорядочно рассыпались, едва прикрывая наготу соблазнительного молодого тела. Узловатые пальцы Алана ласкали пышную сахарную грудь девицы, от чего та получала несказанное удовольствие. Изнывая от истомы она все крепче прижимала его к себе ногами, жадно обвивала его шею, царапая раскрасневшуюся от любовного пыла кожу. Мужчина, в свою очередь, явно оставался максимально сосредоточен, ежесекундно упиваясь зрелищем удовлетворяемой им красавицы. Писатель постыдился того, что испытал в тот момент, помимо абсолютно закономерного смятения, также возбуждение и ничуть не меньшее разочарование тем фактом, что столь перспективная особа могла столь дешево себя продать. И как он смог так запудрить Саре мозги, что та была готова неподдельно восторгаться им взамен на такие скромные перспективы в виде сомнительного достатка и еще более сомнительной душевности отношений. Нет, давайте быть честными, то была натуральная ревность и зависть, эту свежую энтузиастку захотел он, а вот получил, увы, Алан. Простояв недвижимо несколько мгновений, писатель поспешил ретироваться, теперь еще более переполняемый ненавистью. Он, оскалившись от злобы, вылетел обратно в коридор, полный желания найти какого-то вменяемого слугу, дабы тот обеспечил им с мистером Сильверстоуном адекватную встречу. Джим опустил голову, взъерошил себе волосы в попытках хоть немного осве