странностях и перейдем к сути. -Что ж, мистер Роджерс - начал Джим, извлекая из внутреннего кармана записную книжку - подобные приступы тревоги, а также, извините за прямоту, особого рода беспорядок в вашем жилище, уже многое говорят о достаточно настороженном отношением к жизни. Это все спровоцировала профессиональная деятельность? Насколько мне известно, вы были китобоем. Интервьюер приготовился фиксировать ответ, а старый смотритель и не думал заставлять его долго ждать. -Несомненно, корень всех своих несчастий я вижу в этой безумной деятельности, порой мне кажется, что от нее исказился весь мой мир. Понимаете ли, мы выходили на промысел еще затемно, всякий раз я думал о том, что на хлипком суденышке вторгаюсь в пределы холодного царства морского, чьи условия и чьи обитатели абсолютно враждебны людям. Все вокруг меня и прочих членов экипажа было бесконечно пропитано пугающим гигантизмом - бескрайнее небо, бездонные глубины, давлеющие тучи и грозные гребни волн, массивные спины древних китов. Опасность, к слову, была не иллюзорна, в среднем за год мы теряли троих из команды - стоит ли объяснять, в какую кошмарную западню я угодил. Мне было всего 17, когда у нас с покойной женой родился первенец, я обязан был кормить семью, а в этом захолустье, особенно в те годы, не приходилось выбирать род деятельности. Я отправлялся на охоту из крайней нужды, порой от страха не мог дышать и горько плакал, когда оставался один. Так шли годы, страх вовсе не ослабевал, он усиливался не только под гнетом ответственности, но и благодаря особенному фольклору китобоев, я был впечатлительным малым и принимал каждую сказку слишком близко к сердцу. -Не могли бы вы подробнее рассказать об этих историях? -Всех не упомнить, но самой страшной, фатальной для меня оказалась та, что рассказывала о вездесущем темном народце, запертом в мрачном потустороннем измерении и оттого страстно желающем нам, людям (по их мнению благоденствующим в нашем спокойном мире), мучительной смерти. Их практически нельзя увидеть, потому что, как бы точнее выразиться... они двухмерны, и покуда они держатся боком к смотрящему - невидимы. Однако иногда, на периферии зрения, мы можем уловить смутные размытые силуэты - то есть представители сего богомерзкого племени. Я стал ощущать их присутствие везде, мистер Грин. И единственным способом избавления, следуя поверьям, было изготовление копий тех существ или объектов, что ты хочешь уберечь. Мол ослепленные мраком и злобой тени не смогут отличить прообраз от макета, и, ежели захотят навредить, то в первую очередь уничтожат куклу. Особенно эффективными оберегами становятся те, что изготовлены с использованием волос, ногтей, обрывков личных вещей тех, о ком желаешь позаботиться. Уже много лет назад я стал осознавать безмерную глупость, исходящую от этих сказок, но... Многозначительное молчание лишний раз побудило Джима оглядеться - на самом деле, среди безумных фигур не было ни одной, которая диссонировала бы с островной флорой и фауной. Киты, птицы, собаки, бледнокожие скромно одетые люди. -Я не мог остановиться, если на пару часов побарывал в себе первобытный страх перед незримым народом, то спустя ничтожно малое время предавался безмерной тревоге. Я погружался все глубже в изучение защитных обрядов, но излюбленным и самым надежным стал ритуал изготовления кукол. -Вы не возражаете, если я поближе осмотрю некоторые из них? -Пожалуйста. Как видите, очень часто я отображал в фигурках свою добычу - не зря, ведь в те сезоны, когда по абсолютно объективным причинам сокращалось количество китов, мне чудилось, словно в том виновата моя лень и недостаточным усердием я открыл брешь в обороне, подпустил к бедным животным мерзких теней. Джим кивнул, оглядывая глиняные фигурки. Однако куда больше его интересовали человеческие мотивы в творчестве этого чудака. Маленькие, вязаные из соломы игрушки и ростовые куклы уживались в этих стенах, крупные фигуры были обшиты тканью, их анатомия казалась ужасно реалистичной - сколько же времени потратил чудак на то, чтобы настолько копийно их изготовить? У мистера Грина тотчас назрел душещипательный вопрос, который, по его мнению, должен был послужить кульминацией главы в его монографии и приоткрыть глаза читателей на несбыточность суеверий. -Рональд, у вас ведь была семья, так? -Конечно. -Полагаю, что среди обилия творений есть и изображения ваших близких? -Безусловно. - старик указал в сторону ростовой куклы в платье - В первую очередь я беспокоился об их благе. -Но, судя по всему, вы пережили их всех. -Что же вы еще хотите от меня услышать, Джим? В очередной раз повторяю, что считаю свое состояние граничащим с безумием, мои ритуалы, конечно, не имеют реального воздействия, но быть может, на моем примере вы поймете, что суевериям можно следовать безотчетно. У себя я насчитал не менее полусотни навязчивых действий, возникших так или иначе в связи с иррациональными страхами... я ведь вел записи. Позвольте, я проверю в шкафу, думаю, это будет неплохим приложением к вашему исследованию. Безусловно, писатель согласился и взглядом проводил старика, удаляющегося в смежную комнату, судя по всему служившую спальней. Болезный смотритель передвигался медленно, к тому же его подвижность ограничивали то и дело возникающие тики - времени на изучение обстановки было вдоволь. Джим шумно выдохнул и поразился той суровой шутке, которую судьба сыграла с этим беднягой, лишившимся ясности рассудка в ходе тяжкой, безальтернативной работы. Внезапно странный порыв заставил мистера Грина похлопать куклу-"жену" по плечу типичным ободряющим жестом, мол, "крепитесь, миссис Роджерс, скоро вы окажетесь рядом и в лучшем мире ваш муж не будет страдать". Странная волна смятения обуяла писателя, когда ладонь наткнулась на необычный жесткий каркас внутри этой рухляди. Он поспешил отдернуть руку и усесться на стоявший неподалеку табурет в неестественно зажатой позе, словно облапал нечто запретное. Чуть позже научный интерес взял верх, Джим не смог совладать с любопытством, ему необходимо было знать, отчего же его сознание подобным образом отреагировало на данный предмет, что такое успели запечатлеть органы чувств, что теперь мозг стремился сгладить и стереть из памяти. Мужчина провел пальцами по грубым швам, из которых торчала солома в области "оголенных" плеч - обшивка ничем не удивляла, обычная некрашеная холстина, под ней старая сухая трава. Пальцы стали проникать глубже, дабы узнать, что служило странной осью, твердой, но в то же время будто бы дискретной основой, отдельной для каждого элемента фигуры - рук, ног, торса и так далее. Джим уткнулся в нечто сухое и пористое, это смутило... скорее всего, потому, что более всего писатель ожидал ощутить металлический или деревянный прут. Быть может глина? В последней надежде он прильнул ближе к разворошенному участку и аккуратно раздвинул щель - увиденное потрясло его до глубины души, неподготовленный созерцатель с трудом сдержал испуганный возглас, отныне он желал немедленно убраться подальше от проклятого маяка. Лишь только успел мистер Грин усесться на место, как вернулся хозяин, он рассеянно улыбался и держал в руках потертую тетрадь, которую дружелюбно протянул писателю. Джима била мелкая дрожь, он с трудом ухватил предложенный предмет и скупо поблагодарил дарителя, теперь предстояло найти в себе силы на прощальную речь, которая позволит ретироваться быстро и без лишнего шума. -Премного благодарен, мистер Роджерс, но на самом деле я засиделся у вас. В вашем местечке я проездом, уже завтра отбываю в столицу, а на сегодня запланированы еще две встречи, я обещал явиться к мисс Фитцджеральд до полудня. -Жаль, мне кажется, наше общение вышло несколько сбивчивым, я мог бы еще многое поведать. -Ох, что вы, Рональд, не беспокойтесь. Интервью в моей монографии имеют вид редких включений, а вы и так предоставили мне ценный пласт информации, над которым предстоит размыслить, всего вам доброго. Сам себя не помня, Джим легко склонился и быстрее, чем того требовал этикет, покинул здание. Лишь оказавшись на свежем воздухе, уже на большом отдалении от злосчастного маяка, он без сил уселся в траву и покорчился от картинки, вспыхнувшей перед глазами - внутри кустарной куклы, среди полусгнившей соломы, он нащупал, вне всяких сомнений, человеческие кости со следами давно почерневшей крови.