Она переступила с ноги на ногу. Лесст умер с блаженной улыбкой на лице – вот и все хваленое чутье против удушающих чувств. Справедливости ради, он и правда был почти непобедим. Но на любого непобедимого героя найдется убийца с парочкой заморских костей в игральном стаканчике.
Она размяла шею, руки, спину – уже не спешила теперь. У нее хватит времени отрезать голову и уйти обратно по переборкам до того, как погаснут серебряные луны, и люди Лесста спохватятся.
Кто-то сказал бы, что она провернула все слишком легко. Что ж, Риилш посоветовала бы этому «кому-то» захлебнуться чужими чувствами разок, чтобы знал, о чем говорил; а потом заставила бы его захлебнуться собственной кровью.
А ее теперь ждали ее деньги.
Ее заказчик – Мирвуш из Форт-Оатар. Типичный фарут, за два метра ростом, с кожей цвета серой пустыни Агралии, с чертами лица настолько острыми, что, сойдись она с ним клинком, казалось, могла бы высечь искру. Но Мирвуша она всегда отличила бы от других фарутских наемников издалека.
По вплетенным в длинные волосы цепям старого золота, в память о скорби.
По пересекающему молодое лицо шраму, память об ошибках.
По впаянному в шею клейму из жидкого металла, память о верности.
Мирвуш из Форт-Оатар был одним из самых известных патриотов Иффары. Солдат, полководец, герой. Фанатик. Тот самый сорт, который превращали в образ еще при жизни. Пример для подражания. Тот самый образ, который пользовался всеобщим обожанием в сплоченном милитаристском обществе фарутов.
Тот самый образ, который Риилш не переваривала на духу.
Если подумать, все они одинаковы. Лесст был точно таким же прославленным героем, однако же его заказал ровно такой же образцовый воин. Интриги и конкуренция были несвойственны фарутскому обществу, по крайней мере, в той форме, в какой к интригам тянулись культуры более спокойные и социальные – но вот она, Риилш, с отрезанной головой уже-не-живой легенды в заплечном мешке.
Мирвуш ждет ее в своем богатом зале. Здесь есть двое охранников на виду и, она уверена, несколько прячутся где-то по сторонам. Обычно она чувствовала чужие эмоции, даже слабые, сопровождающие естественное течение мыслей. Но после Лесста она была опустошена, онемевшая; ее тело покалывало, как колет, бывает, затекшую конечность. Чувствительность отступила, и она вынуждена была полагаться на свое вскормленное тренировками чутье.
Голова упала на каменный пол. Мирвуш не побрезговал, подхватил мешок сам – пожалуй, вот почему работать с фарутами Риилш, все же, нравилось. Тонкие натуры с востока, называющие себя «не такими варварами, как эти фаруты», кривили бы лица, будто за несколько дней до того это не они писали своими тонкими пальчиками с блестящими ногтями, как именно надо расчленить труп цели.
— И ведь правда. Он.
Риилш не отвечала. Она получила задаток, ей нужна была только ее заслуженная вторая половина, и этим же вечером в городе ее больше не будет.
Она смотрела, как длинные пальцы Мирвуша развязывают кошелек на поясе, слышала звон кристальных чешуек. Он платит ей чешуей пустынных драконов, валютой, которая в ходу везде на материке. Ей не придется менять деньги, она сможет уехать так далеко, как только захочет. Только этого она и ждет.
Сколько можно тянуть.
Она следила за тем, как нити расплетаются, как ложится увесистый мешок в его широкую ладонь. О, эти большие фарутские руки. Мешочек кажется маленьким, но в ее, Риилш, руках он будет смотреться как небольшая голова.
Но потом Мирвуш останавливается, подбрасывая мешочек в руке.
— Я только один вопрос задам. Как ты его убила?
Риилш переводит на него взгляд. Она устала от этих вопросов.
— Ножом.
Усмешка фарута ей не нравится. Он переводит взгляд от ее лица на кошелек.
— Я видел. Но Лесст! Подобраться к Лессту мог… не каждый, тем более, справиться с ним. Как ты его убила? Нет, серьезно?
— Нет, серьезно, — повторила она равнодушно, — я его зарезала. Вот этим вот самым кинжалом.
Тонкие губы Мирвуша кривятся. Что это, улыбка или первый признак тошноты, Риилш не сказала бы.