— Мне рекомендовали тебя… многие источники, законные и нет, — начал он задумчиво. Риилш подозревала здесь монолог. Успей она получить свои деньги, использовала бы какой-нибудь трюк, чтобы убежать, не дослушивая, но фарут крепко держал ее кошелек. – Знаешь, что говорят про тебя? Что ты станешь дружна с самим пламенем, чтобы не обжечься. Что ты проникаешь туда, куда не может проскользнуть ветер. Что ты – клинок во плоти, неспособный жить в настоящем мире. Что…
— Я не понимаю, к чему здесь моя поэтическая характеристика, — ей не нравится, как это звучит. Если бы не онемение ее чувств, она кипела бы от злости, готовая зарезать уже Мирвуша, лишь бы он заткнулся.
— К тому, убийца, что ты – идеальный плод чужой руки. Создана как оружие, брошена в унылую мирную повседневность. Ты – разменная монета в чужих руках, не принадлежишь ни одной нации. Служишь и вашим, и нашим, как и Лесст.
Она нахмурилась. Ее рука легла на рукоять клинков.
— Но Лесст, — продолжал Мирвуш, — рожден нацией, рожден государством. У него была принадлежность. Чего не было у тебя. Я просто считаю, что ты была идеальным выбором, чтобы прекратить жизнь предателя. Продажный клинок убивает продажного солдата. Как ты убила его, Риилш?
Она отступает на шаг.
— Как ты убила его? Ты всего лишь полукровка. Как ты с ним расправилась? У тебя не могло быть таких талантов. Каким оружием ты убила его? Где это оружие, убийца?
Ее называли по-разному. Убийцей. Грешницей. Лгуньей. Когда-то она хотела прощения, но теперь она слишком устала.
И, может, она зависима от пламени опасности и риска, она не собиралась рисковать сейчас.
Она выхватила кошелек из рук Мирвуша за мгновение до того, как он достал ее горло своим кинжалом. Отскочила, нырнула вниз от чужого удара. Здесь еще трое лишних, неучтенных ранее, все фаруты. С фарутами нельзя биться честно, они сильнее и больше, и это не значит, что медленнее.
Но она не собиралась сражаться. Она собиралась бежать.
Полы скользкие, но это ей на руку, когда она проезжает до поворота и корректирует свои движения, уцепившись за колонну. Лестница вниз уже близко, Мирвуш почти нагнал ее, но она быстрее, и…
От жалящей боли в запястье она вскрикивает. Кошелек падает на каменный пол, чешуйки рассыпаются по мерцающему ночному талларскому мрамору. На ее белой коже расцветают капельки блестящей темной крови. Две маленькие точечки.
Из вязи кошелька выскальзывает Змея Обещания, проползает совсем немного и рассыпается в порошок. Один укус – и артефакт вышел из строя.
Она успевает подумать только о том, что Мирвуш слишком сорит деньгами, и в следующее мгновение сонный яд забирает ее.
Тишина пробудила ее ощущением опасности.
Совершенная ледяная тишина знаменитых фарутских стеклянных темниц. Сквозь темно-голубую прозрачность она видела сваленные в кучу черепа тех, кто перешел дорогу Мирвушу, пирамиду костей и потерянных лиц на множество метров под собой. Она видела свою могилу, если не сможет понять, как ей сбежать.
В мертвом стекле, что крепче любого камня, она видела свое неясное отражение, видела ореол волос, видела свое равнодушное из-за эмоционального онемения лицо. Видела сверкающие через прозрачный высокий потолок луны-звезды Шамхара, лиловые, тысяча загаданных желаний. И видела фигуры перед собой, двух стражников и безупречного Мирвуша, одетого как на прием, но не допрос.
Его чутье мало уступает чутью Лесста — он осознал, что она очнулась, почти в то же самое мгновение. Немедленно его длинные пальцы сомкнулись на ее шее, и он вздернул ее, ставя на колени под оглушительный звон черных цепей.
Она прикована, ее душит ошейник, а напротив нее стоит старое темное зеркало. Она прекрасно знала, зачем в таких темницах зеркала: видя, что с ними делают, жертвы пыток сдаются быстрее.
Она видит свое лицо рядом с лицом Мирвуша; свою алебастрово-белую кожу рядом с его серой. Он почти мягко убирает с ее плеча густые встрепанные кудри, угольную черноту вперемешку с черничными прядями. Его лицо так близко, что она щекой ощущает шероховатость его фарутской кожи.
Их взгляды встретились в зеркале. Его бесконечно-синие глаза с широкой радужкой. Ее фиолетовые, с искрами серебра, с почти змеиным зрачком-щелкой.