У Риилш не было свода строгих табу, чтобы оградить свой моральный облик; мораль — последнее, что ее волновало. Но у нее были правила, и благодаря этим правилам она до сих пор была жива.
И первым ее правилом было никогда и ни за что не выдавать своих слабостей. Любой, взглянув на нее, должен был думать, что она невосприимчива к боли, к сомнениям, к терзаниям. Что она ничего не чувствует. И это правило спасало ее больше, чем все ее клинки и скрытые умения.
Когда не от физической боли, то от моральной.
И ей было больно сейчас, но она была жива. Холоднее камня, преисполненная сожалениями, пустая. К этому моменту в мыслях не было ничего, кроме Мирвуша, его клинка, его рук и вопросов. Ее восприятие искажено красным от пролитой крови.
Ей нужна злость. Она напрягалась, собиралась в комок, прилагая все силы, чтобы забыть о нем и помнить только о боли, но его лицо не шло из ее головы. Ей казалось, она умрет в этом холоде его ледяных синих глаз и грубого голоса.
Злость.
Злость будет ее спасением.
— Взгляните на это.
Чувствуя шероховатую кожу его грубой ладони на своей чересчур острой лопатке, Риилш не помнила о страхе. Не помнила об отвращении, не помнила ни о чем. Ей нужна была злость, даже по капле, но необходима. Отвращение и страх она видела в глазах солдат Мирвуша, и ей не нужно было тянуться к своим способностям, чтобы это понять.
— Прекрасная, не так ли? Рисунок шрамов воспевает пропущенные удары и почти фатальные ошибки, которые она никогда не позволит себе повторить. Идеальное оружие. Я хочу, чтобы вы это запомнили. Враг может выглядеть как угодно.
Они не видели в ней врага. Тот, что с деревянным браслетом из бусин, видел в ней почти что хеетскую девушку, юную, моложе него. На бусинах его глупого браслета вырезаны хеетские буквы. Риилш читала на языке своей матери, знала, что там, на браслете, который все хеетские дети делают своим родителям в качестве первого рукодельного сувенира.
Не видел врага и чудовище и второй. Он видел полукровку, унаследовавшую редкую мутацию глаз, девушку, у которой густые черные кудри. Ту, у которой даже пытки не могли отнять красоты, а он мог и умел видеть красоту — об этом более чем однозначно говорили его украшения. Последователи Бога-Эстета любили прекрасное.
Первый видел чьего-то ребенка, забытого и одинокого.
Второй видел искусство, которое планомерно разрушал его хозяин.
Риилш понимала, что Мирвуш хотел сделать — он хотел показать, что она чудовище, тем, кто был бы уязвим к ней, к ее лицу и ее лжи. Мирвуш, в отличие от них, знал, что в ее сердце нет ничего, видел ее насквозь; понимал, что она подпитывала ложь вокруг себя проще, чем дышала, с каждым ударом своих сердец.
Рано или поздно он сможет убедить своих слабых солдат. Ей нужно было успеть до этого мгновения.
И она собирала злость по капле.
Глядя в его лицо, она почти вспоминала, как это — чувствовать.
— Как ты убила его, Риилш?
Ее змеиные глаза следили за малейшими изменениями в выражении его лица. Он хочет знать, прикрывается своим бессмысленным и глупым патриотизмом. Но он не параноик, не идиот, сражающийся с ветром в трепетании иффарских лент на параде. У него должна была быть какая-то причина. Что-то.
— Знаете, ребята, вы наверняка задаетесь вопросом, почему я продолжаю это, если она молчит. Мне никогда не нравились пытки. Но эта змея — ключ к пониманию. Потому что я знаю лишь одного врага, кто способен полностью погасить ощущение опасности.
Страх — она снова видела страх в глазах его солдат. И понимала, о чем пытался говорить Мирвуш.
Когда-то давно он сражался не за Иффару, но за всех фарутов. За свободу всех людей.
Когда-то он сражался против алебастровых чудовищ, пожирающих надежду, свет, боль, вытягивающих жизнь из других. Когда-то давно Ллит’Навир пришли с востока и оставили шрам на его лице и неизлечимую травму в душе.
О, он боялся их с судорожным благоговением, как боятся дети необъяснимой тьмы своего воображения, как боятся травмированные своих липких ночных кошмаров.
— Как выглядит враг, спросите вы? О, они не похожи на нас. У них крылья, рога, лица, которые не описать словами. Они вьют цвет и звук в настоящее оружие, они манипулируют душами так просто, как мы овладеваем клинком. Ллит’Навир придут вновь, и если мы не поймем, как с ними совладать…