Она почти содрогнулась, когда он поймал тяжелую каплю ее крови губами. На его серой коже, под тусклым светом тысячи лиловых звезд, ее кровь казалась черной.
Мирвуш медленно слизнул каплю с губ — и улыбнулся.
— Даже на вкус не похоже ни на что, что мне известно. Загадка во всем.
Он поднялся на ноги, прошелся из стороны в сторону, разминаясь. За его спиной — холодный последователь Бога-Эстета, чью злость Риилш ощущает плетеными нитями серебра. Он бесконечно предан, но это не мешает ему сгорать от ощущения несправедливости того, что Мирвуш делает с природной красотой смешения рас.
Чуть поодаль стоит с мрачным лицом тот, у кого дома ждет полукровный хеетский ребенок. Девочка, собравшая папе самодельный браслет. Риилш ощущает его беспокойство и отторжение алыми пузырями в зажатой ауре подавляемых эмоций.
Мирвуш терял терпение. Любой на месте Риилш боялся бы. Начистоту, ей и самой следовало начать.
Но когда-то давно, еще в детстве, она поклялась самой себе, что никогда не будет бояться, никогда не почувствует своего страха — потому что чудовища не чувствуют страха. Чудовища внушают страх.
Ты не будешь бояться, когда боятся тебя.
— Ты навсегда останешься здесь, Риилш. Я не подарю тебе быстрой смерти. Я не помилую того, кто стоит между мной и безопасностью моей страны и моей расы. Ты никогда не увидишь свободы, ты меня поняла?
Их взгляды встречаются на мгновение. Наивный, большой, глупый фарут.
Это не первые оковы в ее жизни. Бессмысленное ограничение тела.
Внутри собственной горящей бездны она всегда свободна — и вооружена.
Он смотрит только на нее, будто нет больше никого в этой тюрьме.
— Сдавайся. Смирись. Где ты прячешь свое оружие? Давай, будь хорошей девочкой.
О, она хорошая девочка под покровом темноты. Хорошая девочка, которая прогрызется прямо к его еще бьющемуся сердцу.
Она приподнялась на локте, заставляя спутанные черные кудри соскользнуть с острого белого плеча. Один почти случайный взгляд на последователя Бога-Эстета, и она привлекла его внимание, уцепилась за нити его обжигающего чувства несправедливости. Из несправедливости вырастала ненависть, и она переплела свою ненависть с его — и метнулась всеми оставшимися силами к тому, кто завел полукровного ребенка с хеетской женщиной. Пусть он видит чью-то потерянную дочь, пусть воспламенится его жалость, его сострадание, такое редкое для фарутов. Пусть смотрит на полукровку со следами пыток и видит на ее месте свою дочь. Риилш бросает в него воспоминания детства, теплые руки отца, вспоминает, как он качал ее на руках и просил прощения за все. Это не та тонкая работа, что она проделала с Лесстом. Сугубо ее эмоции на тонком каркасе чужих — в любой другой ситуации ее жертва смогла бы понять, что эти чувства чужие и навязанные. Мирвуш понял бы, Мирвуш бы совладал.
Но обеспокоенный отец — нет. Последователь Бога-Эстета — нет.
Ей хватит одного лишь короткого мгновения.
Отца захлестывают ужас и отвращение от осознания того, в чем он участвовал. Эстет захлебывается ненавистью к тому, кто уничтожает то, что дорого его богу, его путеводному свету, его единственной надежде.
Ненависть эстета завязана с собственной ненавистью Риилш тысячей корабельных узлов, плетением узорчатой сети, ложится вокруг шеи петлей. От гнева эстету нечем дышать, и он с ревом бросается на Мирвуша, заваливая его на стеклянный пол.
Отец бросается к Риилш в суматохе, бормочет сбивчивые извинения сквозь слезы, перебиваясь с хеетти на фарутское наречие и наоборот. Она не слушает, только дает ему развязать себя, срывает с него рубашку, натягивает, закрывая израненное тело до колен. Отец не сопротивляется, когда она отталкивает его, выдергивает клинок из его ножен и отворачивается — аккурат к тому самому мгновению, когда Мирвуш ударяет об пол украшенную голову своего озверевшего наемника.
Клинок — не все, что осталось в ее арсенале. Она копила не только ненависть.
Все бессилие этих дней, все жалобное желание просить пощады, умолять прекратить эту боль, все это она обрушивает на Мирвуша, заставляя его обмякнуть на полу. Он понимает, что это чужие эмоции, но не может перестать чувствовать их — и он ошарашен, даже не реагирует, когда Риилш приставляет клинок к его горлу.