В кабинете сидели двое. Уже знакомый ему следователь в гражданском и неизвестный в военной форме, в чине майора.
– Это товарищ из Москвы, – пояснил следователь. И тотчас заговорил на отвлечённые темы, словно пытаясь снять возникшее напряжение.
– Как устроились в новом доме?
– Отличная квартира. Четыре комнаты. И кабинет наконец есть, и сыну отдельная комната
– Да, кстати, я слышал, он приболел.
– Велосипед виноват. Не удержал равновесие, ну и как результат – рука в гипсе. Ничего, скоро снимут. Мальчишка, сами понимаете.
– Ясно, – сказал следователь, и чуть помедлив, опять произнёс: – Ясно… А здоровье вашей супруги?..
– Нормальное. Но может, перейдём к делу. Думаю, вы меня не для праздных разговоров вызвали.
– К делу, так к делу, – согласился следователь и придвинул к посетителю заготовленную папку. – Я не настаиваю, чтобы вы прочитали всё. Материала много, а времени мало. Но с первыми страницами вы обязаны ознакомиться.
Посетитель степенно достал из нагрудного кармана футляр, извлёк оттуда очки и погрузился в чтение. Не прошло и пяти минут, как он вновь поднял глаза и ошарашено произнёс:
– Этого не может быть!
– Как понимать ваши слова? Вы хотите выразить нам недоверие? Следствие длилось полгода. Видели подписи, что стоят под протоколом. Узнаёте фамилии?
– Да. Там несколько моих однокурсников. Это меня поражает больше всего.
– Что вы лично можете сказать о профессоре. Не для протокола.
– Что сказать? Замечательный педагог. Вырастил не одно поколение специалистов. Эрудированный. Знает несколько языков. В общем…
– А если ближе к нашей теме. Были высказывания. Агитация.
– Я не знаю. Видите ли, у меня не было близких контактов с ним.
– А у нас есть сведения, что вы ходили у него в любимчиках.
– Просто мне нравился его предмет.
– И ни разу не слышали того, о чём упоминают ваши однокурсники.
– Не слышал.
– А то, что в качестве примера вам приводили работы антимарксистских учёных? Эмигрантов? Людей, поддерживающих идеи контрреволюции?
– Бывало, но ведь он подавал эти имена в правильном свете. Говорил об их заблуждениях.
Посетитель снял очки и стал усердно протирать их носовым платком.
– А потом давал читать студентам работы этих отщепенцев. Для чего, как вы думаете? Тоже для расширения кругозора? – спросил товарищ из Москвы.
– Об этом я ничего не знаю. Честное слово. Я говорю, у нас не было никаких посторонних разговоров. Только в стенах института, в присутствии десятков студентов. Даже когда я экзамены сдавал, там сидели члены комиссии. Господи, всё это так давно было. Лет двадцать назад. Я и не видел его после диплома.
– Эти преступления не имеют сроков давности, – строго сказал следователь.
– Но, простите, пожалуйста, что в данной ситуации нужно от меня?
– Неужели не ясно? Вас прочат на ответственный пост, и вы должны определить свою позицию в отношении людей, порочащих общество, – строго произнёс следователь.
– Но я ведь, действительно, ничего сказать не могу.
– То есть, сначала, вы выразили недоверие следствию, взяв под сомнение несколько десятков подписей, а теперь решили устраниться? Так получается? – спросил майор из Москвы.
– Нет-нет. Конечно, не так, – заволновался посетитель. – Что я должен делать?
– Вот это уже конструктивный разговор, – облегчённо выдохнул следователь.
– Вот вам лист. Не надо ничего выдумывать, сочинять. Напишите правду, что профессор такой-то действительно использовал в своих лекциях сомнительные материалы, ссылался на антинаучные работы западных учёных и белогвардейских эмигрантов.
– «Антинаучные работы учёных» – какое-то странное сочетание, – робко сказал посетитель.
– А вы не придирайтесь к словам. Смотрите в суть проблемы. Формулировать можете по-своему.
– Но ведь прошло столько лет…
– Вот и напишите, что вы по юности не разглядели в его речах ничего опасного, о чём искренне сожалеете. Но сейчас, вникнув в проблему, с негодованием… Ну и так далее. Посетитель склонился над листом и старательно, словно школьник, стал выводить фразу за фразой, временами отстраняясь, перечитывая, неслышно проговаривая одними губами.