Его хвост беспокойно хлестал за спиной, и потребовалась немалая сила воли, чтобы не сжать Эллию еще крепче.
То, что он все еще придумывал такие оправдания своему поведению, было отвратительно. Какой бы гнев он ни испытывал по отношению к Эллии, каким бы сильным он ни был, он давно прошел. Все, что осталось, — это прежняя горечь, гнев и высокомерие, ни в чем из которых не было ее вины. Так много воспоминаний, связанных с этими эмоциями, давно исчезло за годы его сна и интенсивных циклов драконьей погибели.
И все же красный жар нельзя было винить в этом. Хотя он не мог отрицать ее влияния на него, против которого он боролся даже сейчас, это не заставило его произнести эти слова. Это не заставило его причинить боль своей паре.
Фальтирис стиснул челюсти и сделал медленный, глубокий вдох, несмотря на дискомфорт в груди. Как будто в ответ на его мысли, красный жар вспыхнул внутри него, пронесся по венам и ускорил его сердце, которое только начало замедляться. Его чешуя задрожала, внезапно став гораздо более чувствительной к прикосновению тела Эллии. Это слишком знакомое волнующее ощущение пульсировало в его чреслах.
Его единственной заботой сейчас было благополучие его пары. Он не поддастся драконьей погибели снова, не тогда, когда она была в таком состоянии. Ей нужно было отдохнуть и прийти в себя. Похоть Фальтириса ей не поможет.
«Я чуть не потерял ее сегодня, потому что не сдержал свою ярость… и она, возможно, еще не в безопасности».
Эта мысль поразила Фальтириса новым взрывом вины, печали, боли и бессильного гнева. Эффект был отрезвляющим. Ничто за все столетия его жизни не было таким драгоценным или важным, как Эллия. Осознание того, что он прогнал ее — потенциально навсегда — было почти больше, чем он мог вынести.
«Я не потеряю ее. Она моя на всю вечность, и она всегда будет рядом со мной».
Едва подавив рычание, Фальтирис заставил свой разум успокоиться, как сделал бы это перед тем, как погрузиться в десятилетний сон. Все эти мысли и эмоции продолжали бурлить в нем, но теперь они были глубоко под поверхностью.
Хотя он держал глаза закрытыми, он переключил все свое внимание на Эллию. Он прислушался к ее дыханию, которое оставалось несколько затрудненным. Он почувствовал ее гладкую кожу, которая в настоящее время была слишком прохладной на его вкус, и измерил ее медленное, слабое сердцебиение через контакт между их телами.
Его тело было на удивление усталым — скорее всего, результат превращений, а не битвы, — но сон не требовал его. Это было к лучшему. Он не хотел и не нуждался во сне, особенно пока его Эллия была в таком состоянии. И все же, как и во время его долгого сна, время перестало иметь значение.
В какой-то момент факелы погасли, и это было бесконечно малое затемнение света в пещере после этого, в сочетании с таким же крошечным понижением температуры воздуха, послужило ему единственным признаком того, что наступила ночь. Вскоре после этого Эллия пошевелилась, слабая и дезориентированная, глаза ее превратились в щелочки, когда она тяжело подняла голову. Ее кожа была теплее, чем раньше — он ошибочно полагал, что это результат обмена теплом его тела.
Несмотря на свою слабость, Эллия подчинилась, когда Фальтирис поднес носик бурдюка с водой к ее губам и велел ей пить, хотя ей удалось сделать всего несколько глотков, прежде чем отойти от него. Она снова опустила голову и сразу же заснула.
По мере того, как проходило все больше времени, зов драконьей погибели усиливался, и красный жар сгущался в воздухе вокруг Фальтириса. Он не мог унять боль в пояснице, но его внимание привлекло тепло ее тела, которое, казалось, неуклонно усиливалось.
К сожалению, хотя он и мог противостоять драконьей погибели, действовала еще одна сила, которой он не мог противостоять полностью — усталость. Он направил свою волю к Эллии, к тому, чтобы оставаться бодрствующим, чтобы следить за ее состоянием, но тьма давила с краев его сознания, делая его мысли туманными.
Сон занял у него некоторое время до рассвета.
Глава 16
Фальтирис видел сны, и в этих снах он не мог избежать сияния кометы. Все было в багровых пятнах. Но какие бы видения он ни видел в царстве снов, они исчезли, исчезли быстрее, чем капля воды, пролитая на Заброшенные пески, когда его разбудил звук. Все, что осталось, — это исчезающая красная дымка и затянувшееся чувство страха, которое, как кусок расплавленного камня, сидело у него в животе.