- Пожалуйста, милая, хотя бы пообедай с нами, - продолжала мама, её голос дрожал. - Мы все здесь, мы все рядом.
Я ничего ей не ответила. Не хочу причинить вред моим родным, а это значит, что нужно максимально их от себя огородить. Услышав, как мама вздыхает и уходит, я почувствовала себя ещё более одинокой и беспомощной.
Всё это время мои мысли часто возвращались к картине, которую я так и не дописала. Перед глазами всплывал незаконченный пейзаж из моих снов - поле синих цветов и горы на горизонте. Каждый мазок кисти приносил мне успокоение и радость, я часами могла сидеть перед мольбертом, забывая обо всём на свете.
Теперь же эта картина, как и моя жизнь, осталась незавершённой. Я понимаю, что, скорее всего, никогда не вернусь к ней. Не потому что мои руки не смогут рисовать, а потому что я боюсь вновь испытать удовольствие и счастье. Эти чувства теперь ассоциируются у меня с виной и страхом. Линора пострадала из-за того, что пробудилось во мне. Она находится без сознания, уведённая тенями, и я боюсь, что любые мои действия могут причинить ещё больше боли как моим близким, так и мне.
Сейчас вечер, уже темно и поздно. Я уже не слежу за временем, я уже ни за чем не слежу. Выпив холодный травяной чай, видимо успокаивающий, я удобно устроилась в своё любимое кресло, которое пару дней назад переставила напротив окна, и стала наблюдать за луной. Днём в этом же кресле я наблюдаю за солнцем и облаками. С недавних пор это моё любимое занятие – наблюдать.
Не знаю, сколько прошло времени, но я услышала какой-то шум на улице. Через несколько мгновений это настало. Голос в голове замолчал, и я почувствовала облегчение. Я начала забывать, каково это – когда ничего не мешает. И я, закрыв глаза, наслаждаюсь этим удовольствием – тишиной.
***
Несколько часов тишины закончились, вернулись голоса, вынуждая меня открыть глаза. За окном занимался рассвет. Этот рассвет такой красивый. В прежние времена я бы нарисовала яркие лучи, которые, набирая силу, могут разогнать темноту. Как же я хочу, чтобы эти лучи разогнали тьму в Линоре и во мне.
Каждое утро я много думала обо всём. В некотором роде я себя жалела, а после осознания жалости начинала себя ненавидеть и презирать. Что же со мной стало? Зачем мне нужна эта магия?
В дверь кто-то постучал. Я решила проигнорировать незваного гостя, но через несколько минут стук в дверь снова повторился.
- Милая, открой. Это я. - за дверью был папа. - Аделина, открой дверь, я хочу с тобой поговорить.
- Уходи. Я не хочу причинить тебе вред.
Но папа не отступал, он стучал, и с каждым ударом в дверь, эти стуки становились настойчивее.
- Доченька, не беспокойся. Сейчас ты причиняешь боль себе, и из-за этого нам с твоей мамой тоже больно. Открой дверь, я хочу с тобой поговорить и уверить тебя, что ты никому не причинишь вред.
В голосе у папы была мольба. Я понимала, что он напуган. Он переживает за семью? Он боится меня? В голове снова раздался голос: «Открой дверь и узнаешь. Нужно только спросить».
- Аделина, если ты не откроешь дверь, я обещаю, что ее выбью. Мы тебя не видели уже неделю.
Мне ничего не осталось, кроме как открыть дверь. Я с большим усилием встала с кресла, надела халат и отправилась к двери. Как только я в последний раз повернула ключ в скважине, дверь распахнулась.
В дверях стоял папа. С одного взгляда на него было сразу понятно, что в семье случилось горе. Прежде статный мужчина теперь казался ссутуленным, в волосах появилась седина, и все это за неделю. Прежде красивое лицо, которое излучало уверенность, теперь выражало лишь грусть и тревогу. Его глаза, когда-то яркие и полные жизни, теперь казались потускневшими от бессонных ночей и беспокойства.
Наши переглядывания длились пару мгновений. В этот момент я почувствовала, как мое сердце начинает биться сильнее, и слезы снова наполнили мои глаза. Папа не говрил ни слова, он просто смотрел на меня с такой любовью и сочувствием, что я не смогла больше держаться. Он сделал шаг вперед и крепко обнял меня. Я сперва сопротивлялась, объятия были гораздо сильнее, чем я ожидала, и я попыталась оттолкнуться, но затем почувствовала тепло и безопасность его объятий, и сдалась.
Я дала волю слезам, позволяя себе плакать в его объятиях. Все напряжение и страх, накопившиеся за последние недели, наконец нашли выход. Папа гладил меня по спине, шептал слова утешения, которые я едва слышала через свои всхлипывания.
Мы простояли в обнимку очень долго, и никто не мешал нам, даже голос в голове умолк. Я ощущала папины заботливые объятия, и это приносило мне неописуемое облегчение. Ко мне пришло ососзнание, что несмотря на все, что произошло, моя семья все еще здесь для меня.