Он начал вводить код в сумматор гравитации, который установил на мостике. Для массы «Рагнарёка» сумматор никак не годился, но ради толчка его можно было и перегрузить. Он стабилизирует корабль при следующем обходе, если только сможет найти его, не истратив слишком много горючего.
За спиной у него раздался хрипловатый шепот:
— Так странно быть старой… — Призрак сочного девичьего смеха. — Я тебе когда-нибудь рассказывала о том, как сдвинулось поле? Это было на Тетис…
— Рассказывала.
«Рагнарёк» пробуждался.
— Звезды, — мечтательно сказала она. — Харт Крейн был первым поэтом космоса. Слушай. «Звезды нацарапают морозные саги в твоих глазах, блестящие песни космоса необоримого. О серебряная жила…»
Голлем услышал, как что-то гулко лязгнуло об обшивку.
Кто-то пытался тайком выскользнуть с «Рагнарёка».
Оттолкнувшись от консоли, он нырнул вниз по шахте в грузовой отсек, увидел, как закрывается люк шлюза, и рывком дернулся вверх, чтобы через главный шлюз добраться До своего корабля. Слишком поздно. Когда он влетел в кабину, экраны показывали, как из-за нового пузыря отчаливает странная шлюпка.
Болван, тупица…
В главном шлюзе он поспешно натянул скафандр и, выбравшись наружу, побрел, спотыкаясь, по внешней обшивке «Рагнарёка». Новый пузырь был еще мягким и состоял по большей части из питательного геля. Пытаясь рассмотреть, что там внутри, Голлем уткнулся лицом в пленку и расколол дыхательное устройство.
К Топанге он вернулся, почерневший от ярости.
— Ты позволяешь причаливать к «Рагнарёку» торговцу фагом.
— А, так это был Лео? — неопределенно рассмеялась она. — Он курьер из соседней зоны. Темис, так она называется? Он иногда заскакивает. Он был ко мне так чудно добр, Голли.
— Он вонючий торговец фагом, и ты это знаешь. Ты покрываешь наркодельцов. — Голлема подташнивало. Топанга былых времен вышвырнула бы Лео из мусоросборника. — Никакого фага. Никакого фага в дополнение ко всему остальному.
Древние веки опустились.
— Брось, Голли. Я столько времени провожу одна, — прошептала она. — Ты так надолго оставляешь меня одну.
Ее усохшая лапка потянулась отыскать его руку. В старческих коричневых пятнах, расчерченная пронзительными венами лапка. Наросты, жилы. И это руки той девчонки, что удержала лагерь на Тетисе?
Он поднял взгляд на строй голограмм над иллюминатором и увидел эту девочку. Камера уловила ее усмешку, устремленный в черную бесконечность и бешеный свет сатурновых колец, отраженных в ее золотисто-рыжих волосах…
— Топанга, матушка, — мучительно выдавил он.
— И не зови меня матушка, ты, пластиковый космосвинья! — взорвалась она. Возмущенный вопль выбросил ее из кресла пилота, и ему пришлось упаковать ее назад, хотя ему мучительно не хотелось касаться ее. Одной четвертой гравитации хватит, чтобы сломать эти палочки. — Мне следовало умереть, — пробормотала она. — Не долго осталось Ждать. Ты скоро избавишься от меня.
«Рагнарёк» был запущен, он мог идти.
— Марсианка, космопроходец, держись, — сердечно сказал он. Желудок знал, что ждет впереди. И ничто в ближайшем будущем не предвещало ничего хорошего.
Уходя, он слышал, как она весело говорит «Джимбол, проверка» своему мертвому компьютеру.
Нагоняя упущенное, он двинул к Франшизе Двенадцать и «Уэст Хем». Как раз тогда, когда он вносил изменения в бортжурнал, чтобы привязать его к реальному времени, загудел приемник. Экран остался пустым.
— Идентифицируй.
— Ждал тебя, Голлем, — раздался невнятный тенор.
Борода Голлема дернулась.
— Охренненый корабль, — хмыкнул голос. — Большая шишка в «Ко’онис» еще как на него клюнет.
— Хочешь остаться на свободе, держись подальше от «Рагнарёка», — сказал торговцу фагом Голлем.
— Мои предки сто пудов по мне поплачут, инспектор, — снова захихикал голос.
Послышался щелчок, и Голлем услышал собственный голос, говорящий: «Топанга, детка, я не могу снова и снова спасать тебя «в последний раз».
— Мировая, инспектор, мировая. Зачем нам война?
— Плевать мне на твои поганые пленки, — устало отозвался Голлем. — Ты не сможешь вертеть мной, как вертишь Хара.
— Топанга, — раздумчиво произнес Лео. — Трехнутая, крутая старая лиса. Она тебе рассказала, как я выправил ей провода-шмувода?
Голлем оборвал связь.
Толкач, наверное, сам пережег провода, чтобы, починив их, завоевать ее доверие. Желудок Голлема сочился кислотой. Такая ранимая. Старый больной орел в мертвой зоне, и крысы отыскали ее…
И ведь они не отстанут. На «Рагнарёке» есть воздух, вода, питание. Передатчики. Возможно, это они пользовались устройством вызова, возможно, она говорила правду. Они могут захватить корабль. Выбросить ее из шлюза…
Рука Голлема зависла над консолью.
Если он повернет сейчас, его бортжурнал все покажет. Перелет скрыть тогда не удастся. И чего ради? Нет, решил он. Они подождут, они сперва все вокруг разнюхают. Они захотят и меня заодно прижать к ногтю. Они захотят проверить, что из меня можно выжать. Молись, чтобы они этого не узнали.
Надо раздобыть где-то блоки питания, чтобы хватило на скачок для «Рагнарёка». Как, как? Это все равно что пытаться спрятать Большой Юп.
Тут он заметил, что скомкал биомонитор в тошнотворного вида желтый ком, и зашвырнул его через всю кабину. Сколько еще ему удастся водить за нос «Коронис»?
И словно услышав его мысли, заблеяла горячая линия связи с базой Компании:
— Вы почему не во Франшизе Два, Голлем?
Горлодер Квайн собственной персоной. Сделав глубокий вдох, Голлем повторил свой план обратного курса обхода, глядя, как морщится рыльце Квайна.
— С сего дня будете сперва спрашивать у меня разрешения. А теперь слушайте сюда, Голлем. — Квайн откинулся рыхлой тушкой на спинку биофлекса. «Коронис» не признавала неблагоприятных условий труда на головной базе. — Не знаю, что вы там затеяли во Франшизе Три, но я хочу, чтобы этому был положен конец. Шахтеры подняли крик, и наша Компания такого не потерпит.
Голлем потряс косматой головой, словно оглушенный бык. Франшиза Три? Ах да, предприятие по добыче тяжелых металлов.
— Они перегружают свои лучевые тягачи на высокоскоростной выемке. Это есть в моем отчете, — объяснил он Квайну. — Если они и дальше будут так гнать выработку, то перекроют все лимиты по контракту, то есть придется говорить о его переформулировке. А страховка этого не покрывает, поскольку в приложении к их контракту лимиты ясно оговорены.
Брыли Квайна зловеще дернулись.
— Голлем, я снова вас предупреждаю: не ваше место толковать контракт держателю страховки. Если шахтеры намерены добывать свою руду быстрее за счет аннулирования контракта, это их дело. Ваша задача заявить о нарушении контракта, а не надоедать им формальностями. В настоящий момент они злятся на вас, ни на кого другого. И надеюсь, вы не думаете, что наша, — почтительная пауза, — Компания одобряет вашу инициативу?
Голлем неопределенно заклокотал. Давно бы следовало к такому привыкнуть. «Коронис» желает получить свою долю быстро, и притом не платить компенсацию, когда все взлетит на воздух. Шахтерам платят за каждый шаттл с грузом, и большинство из работяг не в состоянии отличить приложение к контракту от потайной заслонки. К тому времени, когда они обнаружат, в чем различие, они будут мертвы.
— И еще одно. — Квайн внимательно наблюдал за ним. — До вас, возможно, доходит шум из сектора Темис. Они, похоже, все там из себя выходят из-за какого-то камня.
— Вы имеете в виду тех троянцев? — озадаченно спросил Голлем. — А в чем дело?
— Вы связывались с Темис?
— Нет.
— Прекрасно. Вы не станете отклоняться, повторяю, не станете отклоняться от курса обхода. Вы сами висите на волоске, Голлем. Если в вашем бортжурнале окажется хоть что-нибудь, связанное с Темис, вас вышибут из Компании и можете рассчитывать на арест имущества за превышение кредита по будущей пенсии. И никаких прав на бесплатный проезд тоже не ждите. Вам все ясно?
Голлем оборвал связь. Когда он наконец совладал с дрожью в руках, то набрал код «Погоды», чтобы получить новую сводку по орбитам беглых камней. Оба астероида полным ходом шли в сектор Темис, но пока еще были довольно далеко от самой планеты. Он нахмурился. Кому до этого дело? В астрономических таблицах единственным сколько-нибудь значимым объектом значилась только новая медбаза, и возле ее названия стоял значок «Независимая» — и никаких подробностей. К тому же они, похоже, чисты. Если этот грязный Хара…