— А что прикажешь делать с этой зверюгой?
Бродяга кивнул на риллу, которая неуклюже пятилась к темной каменной нише в углу арены. Черный гигант медленно наступал на нее, выставив перед собой чуть согнутые в локтях руки со скрюченными пальцами.
— Неужели тебе мало того, что ты с ней уже сделал? — спросил Катун-Ду.
— Мне? — Чужак повернулся к Верховному и посмотрел ему в лицо долгим пронизывающим взглядом. — Мне достаточно, но ты же сам говоришь: народ!.. жрецы!.. Им — довольно?..
— Им вполне достаточно того, что они видели!
Катун-Ду отнял пальцы от висков и выставил перед собой раскрытую ладонь, подавая знак лучникам. Те закрыли глаза и, до отказа оттянув тетивы, вслепую выпустили отравленные стрелы в замершие переполненные трибуны. Но оттуда, куда они падали, не раздавалось даже вскриков: пораженные ядом умирали быстро, едва успев прошептать немеющими губами статью Закона, которая именовалась «рукой Судьбы» и гласила, что наложенная стрела непременно должна быть выпущена на волю всемогущего Провидения.
Тем временем черный раб, повинуясь воле своего хозяина, почти загнал жалобно поскуливающую риллу в каменную нишу под угловой трибуной. Но в тот миг, когда она уже готовилась переступить низкий порожек, в недрах Горы раздался короткий резкий удар и над кратером поднялось палевое облако дыма, пронизанное алыми огненными блестками. Зрители заволновались, повскакивали с мест и стали громко кричать, указывая пальцами на оседающее облако. Огнедышащая Гора вздрогнула вновь, извергнув плотный смерч пепла и камней, издалека представлявшихся роем мелких песчинок. Камни, высоко взлетая и подскакивая, сыпались вниз по склону, гоня перед собой невидимую волну дробного беспорядочного грохота и пропадая в извилистых трещинах, беспорядочно бороздивших поверхность Горы.
Катун-Ду оглянулся на Слушателя Горы, неподвижно стоявшего за спинкой трона. Желтый, иссохший от подземного жара жрец по привычке прикладывал к огромным ушам сморщенные раковины ладоней и с тревогой смотрел на струящийся из трещин дым. Бродяга тоже забеспокоился и даже привстал со своего кресла, выронив из рук человеческий череп. Черный раб вздрогнул, обмяк, и в этот миг Дильс прыгнул, крутанулся в воздухе и со всего маха ударил пяткой по его курчавому затылку. Еще в полете он услышал, как взревела сбросившая оцепенение рилла, и, упав на песок, едва успел отскочить в сторону от разъяренного зверя. Трибуны вновь пришли в совершеннейшее неистовство; те, кто был одет побогаче и почище, спешно сворачивали свои циновки и старались пробиться к проходам, ступая по ногам орущей городской голытьбы и отчаянно размахивая перед собой шишковатыми деревянными дубинками, отобранными у вышедших из повиновения слуг и телохранителей. Впрочем, в этой суматохе удары редко достигали цели; большинство зрителей было настолько увлечено зрелищем взбешенной риллы, что совершенно не обращало внимания не только на деревянные дубинки, но даже и на камни, порой достигавшие трибун и падавшие в самую гущу толпы. Зверь достиг своего внезапно обессилевшего мучителя и, навалившись на него всей массой, как будто силился раздавить каменную грудь черного гиганта и вмять его останки в пропитанный кровью песок. Дильс и Свегг не вмешивались в эту возню, а только поглядывали в белое от полуденного зноя небо и уворачивались от падающих камней.
Катун-Ду видел все это словно сквозь лиловую дымку, внезапно павшую на его воспаленные от бессонницы глаза. Бродяга, выронив череп, соскользнул со своего кресла и теперь ползал среди бешено топающих ног в поисках орудия своего утраченного могущества. Лучники, не дожидаясь условного знака, уже повыдергивали из колчанов новые стрелы и наспех вмазывали яд в бороздки на наконечниках. Камнепад прекратился так же внезапно, как и начался, но, глянув в небо, Катун-Ду успел заметить высоко над трибунами большой плоский диск, похожий на серебряное облако. Диск висел всего одно мгновение, а затем резко взлетел и растворился в солнечном столбе, не отбросив ни малейшей тени, что дало Верховному повод поместить это явление в разряд полуденных миражей. Тем временем лучники уже наложили на тетивы отравленные стрелы и, нацелив наконечники на хрипящую риллу, замерли в ожидании повелительного знака. Катун-Ду уже готов был дать им этот знак, но в этот миг бродяга отыскал между скамьями свой череп и, бросившись в кресло, стал неистово сжимать мертвую кость побелевшими от напряжения пальцами.
— Мяч! Мяч! — вопили трибуны. — Прочь эту падаль!.. Прочь!..
Кто-то из лучников не выдержал этих воплей и по самое оперение всадил стрелу в бугор мышц над загривком риллы. Зверь вздрогнул и стал заваливаться набок, освобождая тело черного раба и слабо перебирая в воздухе всеми четырьмя лапами. Одновременно откуда-то появился и повис над ареной голубоватый дымчатый шар размером с детскую головку. Вздыбленная шерсть риллы вспыхнула, огонь перекинулся на песок, облепивший раздавленное черное тело, встал столбом и тут же рассеялся, оставив на месте схватки горсточку светлого чешуйчатого пепла. Шар исчез, и судьи, подождав, пока шум на трибунах немного спадет, дали знак к началу игры в мяч.