– Что, думаешь, жизнь там такая сладкая? Что если нет таких правил, как у нас, и на работу не назначают, то бездельничать будешь на всем готовом? Да чёрта с два. Прожуют и выплюнут. Там свои правила, и они тебе не понравятся.
– Какие?
– Кто сильней, тот и прав, и так абсолютно во всём. Чтобы получить хоть что-то, ты каждый день помногу раз будешь это доказывать, даже в мелочах. И правду та девка говорила, которую мы из Гнилки привели: там только с виду единство, а так каждый сам за себя. Покажешь слабину – в миг загрызут.
– А ты сам-то откуда всё это знаешь?
Подняв брови и опустив уголки губ – очень ехидное получилось выражение – Вол внимательно посмотрел на Яся, потом сплюнул в сторону и дальше шёл молча.
К середине дня обогнули гору и тяжело двинулись по песку. Не только колёса телег, но и ноги в нём увязали, и каждый шаг давался даже сложнее, чем на вязких дорогах Гнилки. К тому же, здесь дул сильный обжигающий ветер, сам по себе неприятный, так ещё и нагретый песок задувало в лицо. Острые песчинки кололи и резали глаза, а от набившихся в нос тянуло чихать.
Но впереди уже виднелись ряды вертикально вкопанных в землю досок. Под ними могилы. На некоторых из них знаки памяти, иногда свежие: где-то ленты, где – яблоки, кое-где колокольчики, но многие пусты: брошены и забыты.
– Давайте сильно далеко не пойдём, – предложил служитель, когда достигли окраины песчаного города мёртвых. – И нам не продолжать вязнуть, да и сходить навестить, если желание будет, ближе.
Рабочие храма, которые весь остаток пути только и делали, что высвобождали телегу из песка при помощи палок – они дольше вытаскивали её, чем ехали, чем задерживали всех – взглянули на служителя с благодарностью. Но и Дмитрий не стал спорить.
Все мужчины, включая Яся – в стороне остался только служитель – взялись за лопаты, оставленные в телеге, и принялись копать яму. Солнце здесь палило куда сильнее, чем в городе, и тем более в лесу, песок кололся. Пот с Яся тёк градом, а вскорости стали гореть прихваченные солнцем шея, щёки и лоб.
Но яма наконец была готова, и в неё на верёвке осторожно спустили гроб. Теперь настало время работы и служителя.
Он спустился с телеги, держа в руках ленты и благовоние в тонкой бутылке. Помощница достала из-под тряпицы красные цветы, почти совсем увядшие в дороге.
– Создатель, прими творение своё, впусти его в жизнь вечную, ибо покинул он мир земной, – выразительно начал служитель, брызгая по краям могилы благовонием.
– Надо же, почти как в Гнилке, – шепнул Ясь Волу.
– Всё везде одинаково. Разве что на болотах про вечную жизнь не говорят. И правильно. Какая может быть ещё жизнь, когда человек умер? – откликнулся Вол.
– Вечное – что-то из старого мира. Ясна нам про это читала.
Вол вроде как оживился, но потом снова нахмурился и промолчал.
Служитель закончил речь, его помощница бросила на гроб цветы.
– Теперь ваша очередь прощаться с перешедшим в лучший мир, – сказал служитель.
– Ещё и лучший? – снова шёпотом усомнился Ясь.
Вол на него шикнул – не время.
Дмитрий подошёл к краю могилы, опустился на колени и погладил крышку гроба.
– Прощай, друг. Прости, что не уберег и в чужой земле оставляю, – сказал он и долго сидел молча. Потом встал и отошёл, уступил место отцу.
– Мы не знали умершего, но никакой человек не должен умирать так рано и по злому чужому умыслу. Мы жалеем о твоей молодой жизни, – сказал отец.
– Жаль, что она прервалась на чужбине и близкие сейчас не могут тебя оплакать. Но, как и сказал наш Главный, виновный будет наказан жестоко – по вашим правилам, – добавил Михайла.
– Так грустно и жалко тебя, сынок, и твою несчастную маму, – мать Яся всхлипнула и утёрла глаза.
Служитель смотрел подведёнными жирной чёрной краской глазами – совсем как у Вары или у Главной Гнилки – на Яся с Волом.
– Мы найдём того, кто это сделал, – коротко пообещал Вол, бросив на гроб песок.
Ком вдруг поднялся по горлу. Был человек, ровесник Яся. Так же с кем-то ругался, о чём-то врал наверняка тому же Дмитрию. Мечтал о разном, ленился. Встречался, возможно, украдкой с девчонками. И вот его нет. Скорбит о нём лишь один только друг. И отдать последние почести по давней и общей традиции пришла лишь горстка людей. Даже по Ясю, пожалуй, грустили бы больше, да и собралась бы почти вся Ось – не потому, что любят и уважают, а принято так, когда сосед умирает. Но Лёня-то не сосед. Он пришлый.
– Прощай, Лёня, – глухо сказал Ясь, бросив горсть песка на гроб.